Сакура что-то сделала с аппаратом, затем ловким, отточенным движением сняла маску. Я чуть дернулся и тут же закашлялся, и каждый кашель отдавался в груди взрывом боли. Ребра, определенно ребра.
— Тише, тише, — Сакура придерживала меня за плечо. — Вот так. Глубокий вдох.
Я сделал вдох. Первый самостоятельный вдох за два дня.
— Вы попали в аварию, но сейчас всё хорошо, — наконец сообщила она то, что я и так знал. — Вам сделали операцию, удалили небольшую гематому из головы. У вас также несколько сломанных ребер, отсюда и дренаж, и боль при дыхании. Легкие, к счастью, целы. Немного будет болеть при вдохе — это нормально. Вы под круглосуточным наблюдением.
Я кивнул, жадно глотая воздух.
— Сейчас я верну трубку на место. Дышать самостоятельно вам пока тяжело. Мы будем отучать вас от аппарата постепенно, хорошо?
Сакура снова так же ловко и быстро вернула все на место.
«Итак, что в итоге? — подвел я мысленный итог. — Гематому убрали, ребра собрали, дышу через аппарат. В общем, жив. И даже, кажется, в своем уме.».
Я лежал и смотрел в потолок. В голове, как на старой кинопленке, снова и снова прокручивался тот момент. Свет фар. Визг тормозов. И ее глаза.
Мей.
Она была за рулем. Это я помнил отчетливо. Ее широко раскрытые от ужаса глаза, в которых отражался свет фар и мое собственное, ошарашенное лицо.
И тут дверь палаты распахнулась с таким грохотом, будто ее вынесли с ноги.
— БРАТЕЦ! ТЫ ЖИВОЙ!
В палату, запыхавшись, влетел Нишиноя. За ним, пытаясь сохранять серьезное лицо, но с горящими от волнения глазами, вошел Савамура. Рю, споткнувшись о порог, чуть не растянулся на полу, но удержал равновесие и, размахивая каким-то оранжевым шариком, подскочил к моей кровати.
— Мы так волновались! Я тебе тут это… мандарин принесли! Целебный!
Он поднес к моему лицу мандарин, на котором черным маркером была нарисована кривая, но очень жизнерадостная рожица.
— Нишиноя-сан! Савамура-сан! Тише! — тут же материализовалась рядом Сакура. Ее голос был тихим, но в нем звучала сталь. — Пациенту нужен покой.
Парни тут же сникли, как проколотые воздушные шарики.
— Ой, простите, Сакура-сан! — Рю тут же сжался и спрятал мандарин за спину. — Мы… мы тихо.
— Очень тихо, — подтвердил Савамура, виновато улыбаясь. — Простите, мы просто очень обрадовались.
Сакура вздохнула, но, видимо, поняв, что выгнать этих двоих будет сложно, просто покачала головой.
— Я понимаю, — смягчилась медсестра. — Но ваше волнение не должно вредить ему.
Нишиноя и Савамура тут же закивали так усердно, что, казалось, головы вот-вот отвалятся.
— Я сниму маску на пять минут, — сказала она, обращаясь ко мне. — Но потом — отдых.
Сакура снова сняла маску. Я сделал глубокий вдох.
— Привет, — прохрипел я.
— Мы тебе тут витаминов принесли, — Савамура положил на тумбочку сетку с мандаринами
А Нишиноя с самым серьезным видом водрузил рядом… резиновую курицу. Желтую, пищащую и с безумными глазами.
Я уставился на курицу. Потом на Нишиною.
— Это для поднятия боевого духа, — пояснил он. — Когда ее сжимаешь, она так уморительно орет. Помогает от плохих мыслей.
Я не выдержал и хрипло рассмеялся, тут же согнувшись от боли в ребрах.
— Тихо! — шикнула на меня Сакура, но в ее глазах плясали смешинки.
— Простите, — выдохнул я, отсмеявшись.
Мы помолчали. Они смотрели на меня с таким искренним беспокойством, что мне стало даже как-то неловко.
— Как дела, Херовато-кун? — уже серьезнее спросил Савамура, садясь на стул у кровати. — Ты нас напугал.
— Как будто меня переехал каток, — я попытался усмехнуться, но получилось что-то вроде болезненной гримасы. Голос потихоньку возвращался. — А потом для верности еще и назад проехал.
Мы помолчали. Я видел, что они хотят что-то спросить, но не решаются. И я решил помочь им.
— Ребят, — сказал я, и мой голос стал серьезным. — Кто был за рулем?
Они переглянулись. Нишиноя вдруг начал с огромным интересом изучать свой целебный мандарин. Савамура откашлялся и посмотрел в окно.
— Там… там было темно, — начал он неуверенно. — Все так быстро произошло. Полиция разбирается.
— Мне показалось, — я смотрел прямо на Савамуру, — что это была Мей… то есть Теруми-сенсей.
Лица парней мгновенно изменились. Радость и веселье улетучились, сменившись растерянностью и… чем-то еще. Похожим на страх. Они переглянулись.
— Херовато, ты… — начал Савамура, но запнулся.
— Что? — настойчиво спросил я, чувствуя, как холодная змейка тревоги поползла по позвоночнику. — Это же она? Что с ней?