В палате повисла тишина, каждый был погруженный в свои мысли. Ситуация становилась все более запутанной, как клубок ниток, у которого нет начала и конца.
— Мы должны быть на этой встрече, — наконец сказал я, и мой голос прозвучал с такой решимостью, что я сам удивился. — Мы должны увидеть, кто этот «господин». Нам нужно знать его лицо, его имя. Это наш единственный шанс выяснить правду. Ямада не знают, что я знаю об этом разговоре, так что если это они, то не смогут скрыться.
— И тебя выпустят из больницы? — скептически спросила Мей.
— Я сбегу, — сказал я, а потом все же добавил, поняв, насколько абсурдно это звучит: — Скажу, что нужно в круглосуточный сходить. Пару раз меня уже выпускали, в этот раз проблем тоже быть не должно.
Мей поджала губы, но все же кивнула.
— Тогда мы пойдем с тобой, — сказала она, и ее голос был абсолютно твердым. — Если тебя не пустят в ресторан, мы проскользнем внутрь. Мы с господином Паком сможем подслушать их разговор. Никто и не заметит нашего присутствия. В этом наше преимущество.
— А я, — продолжил Пак, — возможно, узнаю этого «господина». Если это кто-то из мира большого бизнеса, я его знаю. Моя память на лица и имена в этой сфере почти идеальна. Тем более, есть большая вероятность, что это кто-то, кто питает ко мне весьма нелесные чувства, а таких-то я точно знаю в лицо.
— Хорошо, — согласился я. — Пойдем все вместе. В этом есть смысл.
День тянулся мучительно долго. Я был как на иголках, но старательно делал вид, что все как обычно. Принял свои утренние витамины, сходил на гимнастику, пообедал, механически пережевывая склизкую рисовую кашу и не чувствуя ее вкуса, а потом решил навестить Ино.
Дверь ее палаты была чуть приоткрыта, и сквозь щель пробивался мягкий дневной свет. Она сидела на кровати, подложив под спину гору подушек, и что-то увлеченно рисовала в большом альбоме, который лежал у нее на коленях. Ее маленькие пальчики, испачканные цветными карандашами, порхали над листом. На ее тумбочке стоял букет свежих, ярких цветов, наполнявший комнату нежным ароматом. Палата уже не выглядела такой безжизненной, как в первые дни.
— Привет, художница, — сказал я, входя внутрь.
Ино подняла на меня свои большие глаза и улыбнулась.
— Привет, Херо-чан, — проговорила она, и её голос был немного хриплым, но звучал уже гораздо увереннее, чем несколько дней назад.
— Что рисуешь? — я подошел и сел на стул у ее кровати.
Она, немного смущаясь, но с гордостью, показала мне свой альбом. На листе была нарисована девушка. Девушка с длинными, платиновыми волосами, которые, казалось, светились изнутри, словно сотканные из лунного света. И с пронзительными ярко-зелеными глазами, как изумруды. Я мгновенно узнал её. Это была Мей Теруми.
— Это та тетя, — прошептала Ино, её голос был полон благоговения. — Та, которая пришла ко мне перед операцией. Она была такая красивая…
Я кивнул, не зная, что сказать. В этот момент в палату вошел пожилой мужчина в белом халате. Он был невысокого роста, с седыми, коротко стриженными волосами и лицом, испещренным глубокими морщинами. Но глаза его, умные и проницательные, светились добротой и мудростью.
— Ино-чан, — он улыбнулся ей, и его голос был мягким. — Как себя чувствует моя лучшая пациентка?
— Хорошо, Исида-сенсей, — улыбнулась она в ответ.
Исида-сенсей. Заведующий нейрохирургическим отделением. Легенда этой больницы. Человек, который провел тысячи сложнейших операций, и тот же человек, который оперировал Мей и ковырялся в её голове, пытаясь спасти.
Я вскочил со стула и поклонился ему.
— Профессор Исида, — начал было я, но он поднял руку.
— Не нужно, Херовато-сан, — его голос был ровным, но в нем прозвучали нотки легкой усталости. — Сейчас вы — пациент. Сидите. Я просто пришел проведать Ино-чан.
Он еще немного поговорил с Ино, спросил о ее самочувствии, внимательно послушал её сердце, аккуратно осмотрел повязку на голове и, наконец, похвалил её рисунки, отметив талант и яркие цвета. Ино, сияя от счастья, рассказывала ему о своих снах и о летающих котах. А потом, бросив на меня странный, долгий изучающий взгляд, Исида вышел из палаты, бесшумно прикрыв за собой дверь.
Я остался сидеть на стуле, провожая его взглядом. Эх, а ведь я должен был поговорить с ним. Он единственный, кто знает о состоянии Мей больше, чем кто-либо другой. Он ключ к разгадке её комы. Я вспомнил слова Томимо, переданные господином Паком. «Ее состояние странное». Что он имел в виду? Что такого странного было в ее коме? И почему это так заинтересовало того, кто стоял за всем этим? Почему «господин» проявляет такой интерес к медицинскому состоянию Мей? Могла ли её кома тоже быть частью какого-то невероятно продуманного плана, или это непредвиденное осложнение, которое теперь играет им на руку?