Напротив, с каждым новым стихотворением он чувствовал все углубляющуюся неземную тоску, такую, что хотелось бросить поэзию, запереться, закрыться, ничего не сочинять и не говорить.
- Не поздравляйте меня с новыми публикациями, просил Муни, это все пустое, я не высказал и сотой доли того, что мечтал.
Люди пораженно хлопали ресницами: надо же, все хотят попасть в журналы, пусть даже крохотные "Зори", а этот странный Муни огорчился, завидев там свои строки!
Самым излюбленным занятием Муни было сидеть под дубом, поставив ноги в ложбинку между двух узловатых корней, вытоптанную свиньями, и смотреть вдаль, на расстилавшееся перед ним пшеничное поле. Наблюдать колыхание колосков, порхание птичек, клюющих недозрелые зерна, высматривать васильки, вспыхивающие неожиданными синими пятнышками, поднимать голову вслед за облаками. К Муни прилетали фантастические картины: однажды он живо представил, что сеятель рассыпал драконьи зубы...
И странные взошли химеры:
Их стебель ломок, цепок хвост.
И я в отчаянье без меры
Гляжу на их проворный рост.
Вчера какой-то ком паучий,
Лишь пыльно-бархатный налет,
Сегодня тянет хвост колючий
И головы и лапы вьет.
Какие странные уродцы!
Осклаблена, зевая, пасть.
Я сам же выкопал колодцы,
Чтоб им от засухи не пасть.
И сладко ранит, сладко манит
Рать полустеблей, полузмей.
Мой взор уставший не устанет
Следить за нивою моей.
Колышется живая нива,
Шуршит и тянет языки.
По ветру стелется лениво,
Пищит и стонет от тоски.
- Муни прочел мне этот отрывок. Сначала решил, что это - о сорняках: они действительно могут быть и комом паучьим, и хвостом колючим. Но потом он мне признался, что задремал под дубом и увидел во сне серые поля будущего - сказал герцог З.
- Поля будущего?
- Да. Якобы их нарочно засеивают всякими причудливыми уродцами, квадратными ягодами, полу-стеблями полу-змеями, искусственно выведенными сумасшедшими ботаниками.
- Понимаю, почему Муни предпочел молчать. Современники его никогда бы не захотели слышать, даже нам сейчас его стихи кажутся странными - ответил Барченко. Иногда лучше молчать, нежели умножать глупости. Их и без нас скажут...
- Помолчим - предложил венгерский герцог.
- Помолчим - согласился Барченко.
Но долго молчать все равно не вышло.
В мае герцог З. успешно сдал все экзамены за седьмой и восьмой классы, получил долгожданный аттестат и уехал на лето в Вену. Политические интриги, мешавшие его возвращению, растаяли, а отец настолько обрадовался удачному завершению всех мытарств, щедро одарил репетитора.
Напоследок искатель истины посоветовал ему продолжить обучение не в столице, как того желали родители, а в Казани.
- Искандер, у меня в Казанском университете друг отца есть хороший, преподает анатомию, педант, конечно, маниак от науки, живность видит лишь в разрезе, но человек доброй души. Иди на медицинский факультет, он тебе поможет во всем. Еда в Казани дешевле, климат здоровее, а главное - студенты имеют полное право посещать занятия и по востоковедению.
Арабский, персидский выучить - пожалуйста! Преподаватели отличные, шикарная библиотека, вплоть до средневековых рукописей.
- А вы? - спрашивал Барченко, в Вену учиться поедете?
- Не знаю еще - отнекивался мятежный герцог, в Казань я через пару лет приеду, наверное.
- Когда "год магометанства" будет? - усмехнулся репетитор.
- Ага, улыбнулся З., увидимся еще!
И Барченко поехал в Казань.
3. Казань. На медицинском факультете.
Казань встретила Александра Барченко тишиной. Сойдя с поезда, он ожидал пестрых картин Востока - мулл в зеленых чалмах, татарских женщин в дырчатых белых платочках, пузатых купцов и мальчишек, торгующих с подносов персидскими конфетами. Но на вокзальном буфете ему со скрипом налили стакан кипятку из большого самовара. Ни булок, ни бисквитов, ни даже бутерброда с сыром.
- Что ж с провизией-то у вас, удивился будущий студент, ничего нет?
- Ждите до захода солнца, невозмутимо ответил ему разносчик-татарин, постимся мы. При дневном свете ничего кушать и пить нельзя-с.
- А, понимаю, сказал Барченко.
- Есть же русские лавки, буфеты, ресторации - добавил другой татарин, там можно купить и сейчас. Это у нас, татар, до темноты вся торговля замерла.
Он приехал не совсем вовремя - но подавать документы в университет было еще не поздно. Просидел долго в Ельце, подтягивал сестру Олю по математике и химии, отец его не торопил. И вот теперь уже осень...
Оживление началось, как только стемнело. Зажглись огни лавок, стал бродить народ, кривоватая Сююмбике манарасы (башня ханши Сумбики) исторгла из своих узких окошек ворон и нетопырей. Луна висела круглым зеленоватым сыром, ее свет падал на балкон второразрядной гостиницы, куда на пару дней приткнулся Барченко.
Документы его приняли сразу, и, слегка опоздавший к началу занятий, новоиспеченный студент вошел в аудиторию. Волноваться ему не приходилось - фамилия Барченко упоминалась еще в первых списках зачисленных, а что припозднился на три недели, были на то неотложные семейные дела. Первая лекция читалась по общей физиологии. Многое он уже знал из книг, что-то упоминалось в немецких журналах.