Он будет врачом — да Бартек о таком и помыслить не смел! Стал он было благодарить, как вдруг ему на ум пришло другое:
— А что же я скажу матушке? Отродясь ей не лгал, но если расскажу о тебе… ты уж прости, но она…
— Испугается. До смерти, — и Смерть опять засмеялась. — А ты скажи ей вот что: мол, встретил в горах врачевательницу, что может излечить любой недуг, и она обещала сделать из тебя доктора. И ещё скажи, что платить придётся не раньше, чем закончится твоё обучение.
Мать, услыхав новости, обрадовалась:
— Вознагради Господь добрую лекарку! Станешь доктором, сынок, и будет у тебя каменный дом в городе, и много денег, и часы золотые будут, и лошадки с коляской! И за ученье расплатишься честь по чести.
Но ей самой нелегко досталась Бартекова учёба. Сын теперь мог работать только до полудня, потом уходил к своей наставнице и возвращался лишь в сумерки, а вернувшись, старался записать всё, что узнал за день. И ведь свечи, бумага да чернила — они тоже денег стоят! Ещё больше приходилось матери трудиться; она выбивалась из сил, но никогда не жаловалась — лишь бы Бартек выучился да в люди вышел! Другое её заботило: чем старше он становился, тем чаще приходил со своих занятий невесёлый. На расспросы отвечал, что урок был трудный. Только чуяло сердце матери: что-то ещё здесь кроется.
— Не обижает ли она тебя, сынок? — спрашивала вдова. — Часом, уж не бьёт ли?
— Что ты, матушка! — успокаивал её мальчик. — Она даже голоса не повысит никогда!
Так оно и было. Смерть показала себя прекрасной учительницей. Не то чтоб она без конца нахваливала Бартека — а ведь было за что, учился он на совесть, — но и слова резкого ни разу не сказала. Не поймёт он чего-то — она объяснит снова; попросит повторить — повторит обязательно, и всегда спокойно, ровно, терпеливо. Иногда он отвлекался — мальчик всё-таки, ему поиграть, побегать хотелось; иногда за работой не успевал выучить урок, но она и тут не сердилась. С первого дня Бартек звал её просто учительницей и порой даже забывал, кто она.
Нет, не наука давалась ему трудней всего. Разбираться, как человек устроен, было куда легче, чем сознавать, как он уязвим. Прежде Бартек и представить себе не мог, сколько на свете недугов: и тех, что приходят с пищей, с питьём, с воздухом, и тех, что таятся до поры в костях, в лёгких, в крови. Казалось, каждая клеточка человеческого тела грозит обернуться источником бесчисленных мучений. Горечью отдавало познание, наполняло душу нестерпимой жалостью, но следом приходила злость — хорошая злость, полезная.
Врачами, говорил он себе, становятся не затем, чтобы охать и ахать над людскими страданиями. Грош цена доктору, что больных жалеет, а помочь не умеет!
И Бартек продолжал учение, с жадной отрадой впитывая всё, что рассказывала его наставница о лекарствах. Выходило, что их тоже немало: лечебные свойства присущи травам и минералам, пеплу и паутине, дикому мёду и родниковой воде. Даже яды можно обратить в целебные зелья. Взять хоть мухоморы. Бартек раньше думал, что людям от них одни беды, и сшибал их палкой, где только видел. А оказалось, что из них делают настойку для растирания — помогает от прострела.
Постепенно он постигал тайны врачевания, неведомые большинству лекарей, а то и вовсе не известные никому, кроме его учительницы. Ни крупицы своих познаний не утаила от него Смерть; не скрыла и того, что, даже переняв их все, ученик не сравняется с нею в силе.
— Запомни, Бартек, — как-то обронила она. — Победить меня нельзя, можно лишь отстранить.
Что ж, подумалось ему, и это тоже немало; на том он покамест и успокоился.
Иногда она предлагала: «Забудем на сегодня о медицине», — и заводила рассказ о том, как заселялся мир, как воздвигались города и возникали страны и какие страшные войны вели люди между собой; ведь никто не помнит об этом лучше, чем вечная свидетельница — Смерть.
Так шло его обучение.
В деревне дивились сперва, что сын дровосека пошёл в науку к какой-то лекарке, которую никто ни разу не видел; иные пожимали плечами: дескать, ничего путного из этого не получится. Но уже лет в четырнадцать Бартек доказал, что они ошибались. Соседка рассекла руку серпом; Бартек оказался рядом и сумел в один миг унять кровотечение. Мальчишке, что упал с дерева, он не хуже любого доктора вправил вывихнутое плечо. Девушка обожгла свечкой щёку и чуть руки на себя не наложила: кто ж её такую замуж возьмёт? А Бартек принёс ей какую-то мазь, что сам составил, и от ожога через месяц даже следа не осталось. Дальше — больше: в деревне не то что врача — знахарки не было, люди и потянулись со своими хворями к Бартеку, хотя тот был ещё совсем юнец. Правда, если он видел, что знаний его недостаточно, сразу говорил по-честному: