— Не поможет, — бросила Смерть.
Доктор застыл.
— Она отжила своё, — продолжала его бывшая наставница. — Она гордилась тобой, ты дал ей годы счастья и покоя, но больше не можешь сделать для неё ничего.
— Посмотрим, — процедил он сквозь зубы.
— Знаю, что у тебя на уме. Хочешь выкупить её жизнь, заплатив своею? Она переживёт своё дитя — что может быть для матери страшнее? Захочет ли она жить без тебя? Ты об этом подумал?
Бартек выпрямился:
— Нечего тут думать!
И он развернул кресло.
Смерть отпрянула:
— Ты опять!.
Доктор отвернулся он неё, перевёл взгляд на мать. Полминуты спустя та открыла глаза, и синева сошла с её губ. Мать осторожно вздохнула, приподняла голову. Вздохнула снова, уже глубоко и свободно, села ровнее и проговорила ещё не окрепшим голосом:
— Да что ж это я! Напугала тебя, сынок; прости меня, глупую. Мне уж получше. Ты, верно, голодный?
Бартек не мог вымолвить ни слова и только провёл дрожащей рукой по её волосам.
— Уложи её, — приказала Смерть. — Я подожду за дверями.
Он послушался. Мать почти сразу уснула. Сын укутал её потеплее и долго стоял над нею; наконец, нагнулся, поцеловал её в обе щёки и вышел, не оборачиваясь.
Смерть ждала его за порогом комнаты.
— Добился своего? Доволен?
— Да, и благодарю тебя, учительница.
— Ты вновь ослушался меня.
— И готов за это заплатить.
— Не торопись.
Она помолчала.
— Так и быть. Я снова прощаю тебя. Но запомни: если ослушаешься в третий раз, пощады тебе не будет!
Сказала и пропала.
Мать проспала до вечера и проснулась совсем здоровой.
Прошло года два. Теперь и люди из заморских краёв нередко искали помощи у доктора Бартека. Мать беспокоилась, что в жизни у сына работы больше, чем радостей, и всё чаще подступалась к нему с уговорами:
— Жениться бы тебе надо да детишек завести — будет тебе отрада, а мне утешение в старости. Неужто не найдёшь девушки себе по сердцу? Ведь за тебя любая пойдёт.
Но Бартек всё отшучивался, только как-то невесело:
— Пойти-то, может, и пойдёт, да скоро пожалеет. Не выйдет из меня хорошего мужа: я и дома-то почти не бываю. Ты одна, матушка, способна меня терпеть.
Думал же он совсем иное: «Нельзя мне заводить семью — ведь надо мной всё равно что топор висит».
Судьба его решилась, когда страшная беда нависла над всей страной.
Началась война.
Что там не поделили правители и почему нельзя было уладить дело добром, нынче забылось за давностью лет. То ли соседский король припомнил старую обиду, то ли был недоволен новой пошлиной на свои товары, то ли просто решил прибрать к рукам кусок чужой земли. Короли — они всегда найдут, за что напасть на соседа, а этот все годы своего правления только и делал, что с кем-то воевал.
Вторглась в страну вражеская армия. И вот уже страшный дым поднимается над лесистыми склонами: горят разрушенные деревни. Где недавно осыпали цвет фруктовые сады, теперь летает пепел. Легко продвигается враг, оставляя за собой руины и трупы, а впереди него валом катится страх. Бегут жители, бросая и жильё, и скарб, и нет им защиты. А что же их король? Предупреждали его лазутчики, что надо ждать нападения, да он будто не слышал; вздумал устроить манёвры и отвёл от границы собственную армию. Пока опомнился, пока развернул её и двинул навстречу врагу — тьма народу погибла и три города пали. Куда было их гарнизонам устоять против целого войска!
Командовал вражьей армией генерал по прозванью Снамибог; никто и не помнил его настоящего имени. Прозванье же он заслужил тем, что перед штурмом всегда обращался к солдатам с такой речью: «С нами Бог! Возьмём город — всё будет ваше. Валяйте тогда, грабьте! А теперь вперёд! С нами Бог!»
И, захватив город, они грабили, и жгли, и убивали. А как же иначе, если выходило, что сам Бог им разрешает? Генерал и себя не забывал: полные возы награбленного добра домой отсылал, называл — трофеи.
Но в конце концов два войска сошлись близ того города, где жил доктор Бартек. Отсюда до столицы — день пешего хода.
Тяжко, страшно было в городе. Беженцы, добравшиеся сюда, рассказывали такое, что кровь стыла в жилах. Жители почти не показывались из домов. По горбатым улицам солдаты катили пушки.
Бартек не допускал до себя страх. Среди беженцев было много больных, и он днём и ночью занимался ими. Когда же стало известно, что скоро начнётся сражение, он забежал домой, забрал весь запас бинтов и корпии, обнял мать и сказал, что идёт в армейский лазарет: там он нужнее. С сухими глазами проводила его мать, боялась плачем накликать беду.