— Криштоф Гарант!
Он обращается к своим друзьям и говорит на прощание:
— Боже великий, сколько стран я исходил, какие опасности пережил, сколько дней не видел хлеба, однажды был засыпан песком, и отовсюду вызволял меня господь. А теперь я должен невинно принять смерть в любимом родном краю. Отпусти, о господи, недругам моим!
Больше всего хватает за сердце, но и вливает мужество прощание со старым Кашпаром Каплиржем из Сулевиц, который идет на смерть четвертым. Его поддерживает слуга. Но не страх смерти сковал его ноги. Смерти он не боится и готов к ней, он ждет ее, ведь старость лишила его уже всех радостей жизни. Ему и сидеть тяжело, и лежать, и ногами он почти уже не владеет. Еще вчера сказал он своим товарищам по несчастью, что герцог Лихтенштейн передал ему с племянницей — если он попросит о милости, она будет ему оказана. Но Каплирж отказался.
Просить милости — значит, признать себя виновным. Он велел передать герцогу, что милости искать будет только у бога, перед которым он был грешен, но перед герцогом он не грешен ни в чем.
И почтенный старец простился со всеми, а потом, опираясь правой рукой о плечо слуги, а левой — о палку, медленно поднялся по лестнице и взошел на помост…
О гордых словах, обращенных к императору, которые бросил в лицо рихтару следующий осужденный, Прокоп Дворжецкий из Ольбрамовиц, его друзья уже не узнали, потому что в их подземные темницы доносилась снаружи только приглушенная барабанная дробь, напоминающая отдаленный гром. Но рихтары слышали слова Дворжецкого.
— Скажите императору, — мощным голосом воскликнул бывший высший чиновник королевства Дворжецкий, — что я предстаю ныне перед неправедным судом, но он предстанет перед судом грозным и справедливым!
Так уходят они один за другим — знатные господа, рыцари, горожане: Бедржих из Билы, Индржих Ота из Лоса, Вилем Конецхлумский, Богуслав из Михаловиц…
Михаловиц, лучший друг…
— Простите меня, доктор, — сказал он Есениусу, крепко сжимая ему руку, — ведь из-за меня вы присоединились к сопротивлению и должны теперь делить нашу жестокую участь.
— Мне нечего прощать вам, — ответил взволнованный Есениус. — Оба мы служили правому делу. И, если господь наш не увенчал его успехом, мы покорно должны принять волю его.
Он обнял друга и отвернулся, чтобы Михаловиц не видел его увлажнившихся глаз.
А палач между тем сменил притупленный меч на другой, остро наточенный. Солнце поднялось уже высоко, начинался зной. А голуби, которые, услышав барабанный бой, испуганно кружили над башнями Тынского храма, теперь привыкли к этим звукам и уже летали над самой площадью.
Группа осужденных с железной последовательностью неумолимо уменьшается. Пятнадцать из них предстали уже перед очами творца.
Теперь очередь Есениуса. Когда он услышал свое имя, он почувствовал легкость во всем теле. Хуже всего ожидание. Теперь осталась только минута.
Он готов. Взглянул на патера Липпаха, который должен сопровождать его. Но вперед выступили и все остальные священники: Розациус, Врбенский, Якеш, Клеменс и Гартвициус. Наверное, потому, что Есениуса ожидала самая страшная казнь и они хотели все вместе ободрить его. Но это не было главной причиной. Они хотели этой последней почестью проявить свою благодарность за всю его деятельность, направленную на благо города, веры и народа.
Лицо его прояснилось. И он тихо промолвил:
— Благодарю вас, братья, бог заплатит вам.
Он взошел на помост. Барабанная дробь, доносившаяся в тюрьму, звучит еще страшнее.
Его появление вызвало волнение собравшихся.
Самый главный «преступник»!
Судьи зашевелились в своих креслах, рихтары, как по команде, обернулись к палачу, не забыл ли он о самом главном.
Заметно волновались и зрители.
Есениус! Славный врач и ректор университета Есениус! Все знают, какая ожидает его казнь.
— Есениус! Есениус! — тысячи уст произносят это имя.
И он слышит свое имя, несмотря на барабанный бой. Он слушает и голоса толпы вливают в него силу и мужество…
Он сделал первые шаги по помосту, и множество людей слилось перед его глазами в одну многоцветную массу, в которой он не различал отдельных лиц. Он знает, что там его друзья, профессора университета, студенты, множество знакомых, но у него нет времени искать их в этом людском море. Только несколько шагов отделяют его от палача, который держит в руке нож… Взгляд Есениуса со страшной силой тянется туда, к Мыдларжу, ни на миг не может он оторваться… Но иная сила оторвала глаза Есениуса от палача. Это затерянный среди людей на площади молодой доктор Адамек горячим взглядом смотрел на своего друга. И Есениус узнал Вавринца. И попытался улыбнуться ему. В этой его последней улыбке был призыв, который молодой доктор прекрасно понял. «Передаю тебе факел, который нес. Прими его и следи, чтобы пламя не погасло. Пусть освещает оно темные углы ночи до самой твоей смерти. И потом передай его другому, как я передаю тебе!» Он удерживает взгляд Зузанки, как старался удержать в тюрьме последние лучи солнца. «Прощай, Зузанка, будь опорой и помощницей своему мужу…»