— Прекрасно, я возьмусь за эту работу!
— Откуда ты такой как бы взялся? — спросила Беатрис.
— С полки для шляп, — ответил Булле, смял обертку от завтрака и бросил, так что она пролетела по изящной дуге прямо в мусорную корзину рядом с Лисе. — Когда начинать?
Беатрис закатила глаза:
— Нам как бы предлагают обзавестись рыжим карликом в роли дирижера?
Остальные девочки захихикали.
— И кто тогда за нас проголосует? — прошептала одна из них.
— Будут только смеяться, — прошептала другая.
— Это не очень актуально, малыш, — сказала Беатрис.
— Мое предложение действительно еще пять секунд, — заявил Булле. — Четыре, три… Ну, что скажете?
Ответом было единодушное «НЕ-ЕТ!».
— Ну что же, — сказал Булле. — Но не просите дать вам еще один шанс, когда мы победим через год.
— Мы? — спросила Беатрис.
— Да-с, — ответил Булле.
— Кто эти «мы»?
— Лисе — сопрано, и я — тенор.
Девочки разразились истерическим хохотом, а Лисе растерялась.
— Булле… — начала она.
— А название у вас есть? — фыркнула Беатрис.
— Ясное дело. — Булле стал выписывать в воздухе буквы, произнося название медленно и преувеличенно отчетливо: — «Совершенно Гармоничный и Очень Смешанный Хор Булле».
— Ха-ха, — насмешливо сказала Беатрис. — У вас как бы хор из двух певцов? А у Халлвара Теноресена их не меньше тридцати.
— Кто сказал, что у нас два певца? — возмутился Булле. — У нас их больше.
— И как бы кто еще?
— Н-ну, доктор Проктор — баритон, — начал Булле и закрыл один глаз, считая на пальцах, словно запомнить всех было невероятно трудно. — И… среди альтов у нас есть его возлюбленная Жюльет Маргарин. И еще Перри, у него самый высокий дискант.
— А Перри это как бы кто?
— Это семиногий перувианский паук-упырь. Его верхние ноты такие высокие, что немузыкальный человек вообще не воспринимает их. Но голос очень красивый.
— Фи, — сказала Беатрис. — Ты как бы выдумываешь все это, как обычно, Булле. Все знают, что нет в природе никаких семиногих перу… перу…
— Ах нет? — сказал Булле. — Тогда поздоровайся… — он сорвал с себя оранжевую шапку, — с Перри!
Девочки вскрикнули. Некоторые уронили недоеденные бутерброды на пол. На голове у Булле действительно сидел черный кривоногий паук. Правда, его вид не был особо перувианским и не выдавал особой кровожадности или стремления петь, но это был, несомненно, паук. И если сосчитать, то да, у него было семь ног.
— И эт-то вот как бы может петь? — недоверчиво спросила Беатрис.
— Конечно, — сказал Булле. — Неужели ты не слышишь? — Он закрыл глаза и стал раскачивать головой, напевая: — Аллилуйя, аллилуйя…
Девочки смотрели на Булле и паука, раскрыв рот. Лисе вздохнула. Это было еще более мучительно, чем обычно.
— Если серьезно, — сказала Беатрис, — то я слышу только тебя, глупый коротышка.
— Ну конечно, — вмешалась Лисе. — Он же сказал, что немузыкальный человек не может воспринимать высокие ноты пауков-упырей.
Беатрис широко раскрыла глаза. Она всегда и во всем была первой, а Лисе заявила, будто у нее, Беатрис, нет музыкального слуха!
— Аллилуйя, аллилуйя, — запела Лисе, стараясь качать головой в такт движениям Булле.
— Если серьезно, — фыркнула Беатрис и встала, — то мы, хористы, уходим отсюда.
И они, задрав нос, прошествовали мимо Лисе, Булле и Перри на школьный двор.
— Да-да, — сказала Лисе. — Такие они подруги. И такой у них хор. А мне они выделили местечко на своей скамейке.
— Теперь стало просторнее. — Булле подсел к ней. — И кому надо петь в хоре, когда можно играть в оркестре?
Подумав, Лисе решила, что Булле прав.
— Ничего не скажешь, замечательный паук.
Булле и Лисе вздрогнули от неожиданности. Потому что они не слышали шагов. Над ними нависала сгорбленная фигура учителя труда Грегора Гальваниуса. Он смотрел на них — или, точнее, на Булле — взглядом, в котором определенно чувствовалось нечто хищное.
— Господин Ик, — вырвалось у Булле.
— Господин Ик? — переспросил Гальваниус. Глаза у него были немного навыкате, веки дергались, взгляд был прикован к Перри. — Так ты назвал этого молодца?
— О, его? — сказал Булле. — Друзья зовут его Перри. Вы любите пауков, господин Гальваниус?
— Очень, — кивнул Гальваниус. Изо рта у него выскочил длинный язык и облизнул губы. — Я вообще люблю насекомых, можно сказать.
— Вот как? — удивился Булле. — Это семиногий…
— …перувианский паук-упырь, — подхватил Гальваниус. — Красивый и упитанный экземпляр.