— Нянечка, а что с моей матерью?
— Померла, Костенька, померла, царствие ей небесное, в прошлом году…
— Да, да, сыночек… — словно прося прощения, виновато подтвердил отец. — Мать померла… Не мог я об этом написать..
Костя опустился на диван, положил голову на подушку и горестно, тяжело, как в далеком детстве, заплакал. И так же по-детски, сквозь обильные слезы, повторял:
— Мама… мама… Бедная мама…
Он плакал долго, судорожно. Огромное сыновье горе разрывало его грудь. Ни отец, ни Мокеевна не могли оторвать его от подушки.
Потом старуха сказала:
— Пусть поплачет, пусть… Как дитяти не поплакать о матери…
Она увела отца на кухню, а Костя долго еще лежал, не в силах побороть рыданий. Только когда большие столовые часы пробили двенадцать и Лена могла в любую минуту войти, он поднялся и пошел в ванную умыться.
Но ни в двенадцать, ни в час, ни в два Лена не пришла. Отец позвонил в клинику — ни по одному телефону не отвечали. Костя взволновался и сказал, что сам пойдет в институт.
— Что ты, что ты! — останавливала его Мокеевна. — Разминешься с ней, обязательно разминешься. Не ходи, сама сейчас придет.
Костя обождал еще немного, но тревога его росла с каждой минутой.
Он не мог больше ждать и вместе с отцом направился к Лене.
Обстрел утих. На улицах стало спокойно. Изредка проходил трамвай. Один из них протащил на буксире разбитый состав. Стекла в вагонах были выбиты, рамы искорежены, площадки сплющены, а в последнем был вырван бок и в отверстиях, на желтых скамьях, на полу, на ступеньках темнели большие пятна растекшейся крови.
Костя отвернулся и пошел быстрее. Вскоре он увидел знакомое здание клиники. У подъезда толпился народ, земля была покрыта обвалившейся штукатуркой, стеклом, деревом. Он посмотрел на большие окна беляевской операционной. Сплошная стеклянная стена была вырвана, и в огромной раме висели лишь куски скрюченной проволоки.
— Это давно так?.. — уже не веря ни во что хорошее, в испуге спросил он отца.
— Этого… кажется… не было… — побелел отец.
Они вошли в вестибюль. Здесь также было много людей.
— Что случилось? — спросил кого-то Костя.
— Как «что»? Не видите? Снаряд…
На лестнице через широкую площадку второго этажа санитарки провозили тележку, и Костя быстро поднялся туда.
— Куда попал? — спросил Костя санитарок.
— В хирургию…
— А где Елена Никитична?
— Ой… ее… тут нету…
Они переглянулись и быстро покатили тележку.
Костя вошел в коридор, где был кабинет Беляева. Здесь все являло картину разрушения: штукатурка лежала на линолеуме, двери были сорваны, разбитая мебель разбросана. Через глыбы обрушенного потолка пробирались санитары с носилками. Мимо Кости пронесли кого-то с покрытым лицом. Отец поднял простыню и сейчас же опустил.
— Доктор Иванов… — сказал он тихо, и глаза его расширились в ужасе.
— Где Беляева? — в каком-то отчаянии резко крикнул Костя санитаркам.
— Там… — кивнула одна из них в сторону, откуда они шли. — В первой операционной…
Костя, поддерживаемый отцом, пробрался туда. И здесь также все было разрушено, одной стены не было совсем, в полу зияла большая дыра.
Вокруг стояли какие-то люди — врачи, сестры, военные.
— Где доктор Беляева? — спросил Костя.
Ему не ответили.
На носилки укладывали женщину в белом халате. Когда ее подняли, с головы свалился операционный колпак и широко рассыпались длинные, до самого пола, золотые волосы. Лицо было наполовину закрыто марлевой маской и засыпано известкой.
«Лена… — молнией прорезало сознание Кости. — Убили…»
На мгновение показалось, что он сейчас умрет, — остановилось сердце, не стало дыхания. Потом подкосились ноги — неудержимо потянуло упасть на колени, охватить золотую голову, прижаться к ней лицом, закричать.
Но он стоял неподвижно, молча.
Он не плакал, не кричал, глаза его были сухи. Расширенные, большие, они смотрели неотрывно в одну точку.
— Костенька, — растерянно шептал старик. — Костенька… Что же это? А?
Костя молчал.
Но вдруг ему показалось, что голова женщины шевельнулась. Он мгновенно нагнулся, торопливо снял маску и увидел, что губы ее приоткрылись, словно она хотела что-то сказать. И в тот же миг чуть приподнялись и сейчас же опустились набухшие, почти черные, влажные веки.
— Она жива!.. В операционную!.. — крикнул Костя окружающим. — Скорее в операционную!..
Он схватил ее руку, холодную и безвольную, и сразу же нащупал пульс. Биение было слабо, едва слышно, но равномерно.