В больницу к шести приехал. Натянул на ботинки голубые гондончики, прошёл на отделение. Ромка сидит на кровати и собирает конструктор. Худенький, бледный, вспотевший. Волосики ко лбу прилипли. Меня увидел, обрадовался. Я его переодел в сухое, перевернул подушку. Очистил грейпфрут, накрошил в стакан, засыпал сахаром.
— Мама была?
— Была.
— Давно?
— Сегодня была, завтра придёт.
— Про меня спрашивала?
— Нет, не спрашивала. А ты принёс что обещал?
Я достаю из пакета коробку, передаю ему. Он смеётся, лезет обниматься. Мне кажется, что это он ко мне пришёл, принёс зефир, переодел. И теперь я могу спокойно заснуть, взяв его за руку.
— Скучаешь здесь?
— Не-а. Мы сегодня смотрели мультики, а завтра с Пашкой будем рисовать весь день.
— Это хорошо. Скоро уже выпишут. Хочешь домой?
Он молчит, и я чувствую, что сейчас заревёт. Я всегда это знаю за несколько секунд, по тому, как у него чуть морщится нос.
— Слушай! Я совсем забыл! Тут такое дело…
Я ещё не придумал, что сказать. Но знаю, что нужно любым способом отвлечь его. Нельзя было про дом спрашивать. Он ещё в прошлый раз мне сказал, что хочет, чтобы, когда он вернется, там был я. Ну, а как такое сделаешь? Так уже нельзя.
— Я еду на Север. Путешествовать еду. В командировку. Что тебе привезти?
— А что там есть?
И верно, что там есть? Не копчёную же рыбу ему везти. Всё, что там есть, тому там и место. Это не перевозится. Это не живёт отдельно. Разве что иголки еловые, ракушка с побережья, окатыш с дырочкой. Но это надо самому найти, в карман спрятать, теплом своим согреть.
— Трансформера хочешь?
— Нет. А собаку можешь?
— Собаку мама не разрешит.
— А мы ей не скажем.
— Она сама узнает, когда собака залает.
Привезу ему игрушку красивую. Какую-нибудь большую, красивую игрушку. И он будет знать, что это «с севера». И пока он не подрастёт, будет думать, что там, «на севере», много игрушек и потому там хорошо.
— Дед Мороз всегда с севера игрушки привозит. Вот и я тебе привезу.
— Деда Мороза не бывает.
— Кто тебе сказал?
— Я сам знаю.
— А если он есть, а просто ты его не видишь?
— Если я его не вижу, значит, его нет.
— Помнишь, как он приходил на Новый год и подарил тебе железную дорогу?
— Это был не Дед Мороз, это был специальный дядя такой, который приносит подарки, потому что его просят родители.
— Возможно, что ты прав. Но где-то же есть настоящий. Иначе было бы неправильно.
Мы ещё болтаем, когда приходит медсестра делать уколы. Ромка странный мальчик. Он не боится уколов, не боится зубного врача. Ему почти шесть лет, но он не хочет в школу, не хочет быть лётчиком и не любит рисовать. Зато он умеет читать толстые книжки, лихо подбирает мелодии на детском электрическом пианино и обыгрывает маму в карты.
Медсестра у Ромки хорошая, внимательная. И вовсе не потому, что я в первый свой приход сунул ей пятьсот рублей. Наверное, зря я ей эти деньги всучил. Вдруг обидел? Я здороваюсь, встаю со стула. Ромка машет мне рукой — мол «иди уже у меня дела».
Ночью вагон, как спутанная бечевой лошадь. То вздохнет, дёрнет, стукнет подковой о камень, а вот уже опять стоит, и лишь прожектор безымянной станции светит в окна плацкарта. Моя полка нижняя. Сверху свисает простыня — не мешает, но раздражает. Пока ехали, не раздражало. А как встали, так словно не простыня это, а лист оцинкованной кровли.
В дороге нельзя стоять. Дорога ритм теряет, распадается на части, кружит мыслями без цели, дребезжит под веками глупой песенкой. Той, что в кафе на вокзале, по радио, между второй стопкой водки и «американо» без сахара. И не слушал же, о другом думал, а словно нарочно учил. Два куплета в голове и мотивчик. И не уснуть. И не встать. И простыня эта.
Теперь точно уже не нагоним. Часа на три опоздаем, а может быть, и больше. Куплю молока и пирожков с яблоками. Буду сидеть на причале, есть пирожки и смотреть на море. И никуда не стану торопиться. Не стану забегать каждые полчаса к диспетчерше с вопросами про очередной катер. Для тех, кто смотрит на море, не существует времени. Позволение смотреть на море — это форма прощения грехов. В реальность этого моря надо прежде поверить, допустить его в свою душу и мысли, привыкнуть к тому, что оно есть. Море без кабинок для переодевания, лежаков и надувных матрасов, скутеров и чурчхелы, облепленной мухами. Море без объявлений «сдаются комнаты», без черешни в полиэтиленовых пакетах и кукурузы на пляже. Море, к которому приходишь либо поговорить по душам, либо умереть. Заснул.