Олсон ничего не сказал, но сыр съел.
— Мушкетер, — сказал МакФриз все с той же кривой усмешкой.
К 5:30 свет стал сумеречно-тусклым. Несколько ранних светлячков бесцельно пролетели мимо. Легкий туман стелился у земли, заполняя собой канавы и овражки. Впереди кто-то спросил, что будет, если туман сильно сгустится, и кто-нибудь по ошибке сойдет с дороги.
Баркович, чей резкий голос невозможно было спутать ни с чьим другим, тут же ответил:
— А ты как думаешь, дебил?
Четверо ушли, думал Гэррети. Восемь с половиной часов ходьбы и только четверо ушли. В его желудке шевельнулся страх. Я никогда не переживу их всех. Только не их всех. Но с другой стороны, почему бы и нет? Кто-то ведь будет последним.
Разговоры ушли вместе с дневным светом. Опустилась давящая тишина. Надвигающаяся тьма, туман, который стелится у земли и собирается маленькими молочными озерцами… впервые все это показалось ему совершенно реальным и в то же время ненастоящим, ему захотелось, чтобы Джен или мама, — какая-нибудь женщина была рядом; на кой черт ему все это понадобилось, как он вообще сюда попал? Он даже не мог себя обманывать тем, что ничего не знал, потому что знал ведь. А он еще и не один такой, тут рядом маршируют еще 95 идиотов.
В горле образовался комок горечи, ему стало трудно глотать. Он вдруг осознал, что кто-то впереди тихонько всхлипывает. Он не помнил, когда звук появился впервые, и никто его поначалу не заметил; теперь у него было такое чувство, будто этот звук был всегда.
До Карибу осталось 10 миль, и там хотя бы будет свет. Эта мысль немного приободрила Гэррети. В конце концов, все не так уж плохо, верно? Он жив, и нет смысла думать о том времени, когда это изменится. Как сказал МакФриз, надо просто пересмотреть приоритеты.
Без четверти шесть заговорили о парне по имени Тревин, из авангарда, который теперь медленно терял скорость, постепенно смещаясь к замыкающим основной группы. У него начался понос. Сперва Гэррети не поверил, но стоило ему увидеть Тревина, как он сразу понял, что это правда. Тревин шел, придерживая штаны. Каждый раз, когда на него накатывал приступ, он получал предупреждение; Гэррети посетила тошнотворная мысль — а почему бы ему просто не позволить говну стекать по ногам? Уж лучше быть грязным, чем мертвым.
Тревин шел, согнувшись в три погибели, совсем как Стеббинс, защищающий свой бутерброд, и каждый раз когда по нему проходила дрожь, Гэррети понимал, что его желудок только что свело очередным спазмом. Гэррети тошнило. В этом не было ничего интересного, никакой загадки. Просто мальчик, у которого болит живот, вот и все, и ничего кроме тошноты и животного ужаса тут почувствовать было нельзя. Желудок Гэррети тоже болезненно сжался.
Солдаты следили за Тревином очень внимательно. Следили и ждали. Наконец Тревин то ли присел, то ли упал, и был застрелен прямо со спущенными штанами. Он перекатился на спину, обратив к небу искаженное лицо, отвратительный и жалкий. Кого-то шумно стошнило, и он получил предупреждение. Звук был такой, словно он выблевал все свои внутренности.
— Этот следующий, — деловито сказал Харкнесс.
— Заткнись, — у Гэррети перехватило дыхание. — Можешь просто заткнуться?
Никто не ответил. Харкнесс выглядел пристыженным и, сняв очки, снова принялся их протирать. Тот, кого стошнило, не был застрелен.
Они прошли мимо группы девочек из команды поддержки, которые сидели на покрывале и пили кока-колу. Они узнали Гэррети и, вскочив на ноги, захлопали ему. Он почувствовал себя неуютно. У одной из девочек были очень большие груди, и ее парень смотрел, как они колышутся, когда она подпрыгивала вверх-вниз. Гэррети подумал о себе, что так и сексуальным маньяком стать недолго.
— Вы только посмотрите на эти буфера, — сказал Пирсон. — Я фигею.
Интересно, она тоже девственница?
Они прошли мимо неподвижного, почти идеально круглого пруда, по поверхности которого стелилась едва заметная дымка. Пруд был похож на немного мутное зеркало; в таинственном сплетении растений, укрывшихся в прибрежных водах, вдруг хрипло квакнула гигантская лягушка. Гэррети решил, что этот пруд — одна из самых красивых вещей, которые он когда-либо видел.
— Этот чертов штат просто гигантский, — сказал Баркович где-то впереди.
— Этот парень меня уже вконец заколебал, — торжественно сказал МакФриз. — Сейчас у меня только одна цель — пережить его.
Олсон бормотал «Аве Мария».
Гэррети встревоженно посмотрел на него.
— Сколько у него предупреждений? — спросил Пирсон.
— Ни одного, насколько я знаю, — сказал Бейкер.