Карибу разочаровал всех.
Он был точно таким же как и Лаймстоун.
Толпы были больше, но в остальном это был такой же промышленно-перерабатывающий городок с магазинами и бензозаправками, торговым центром, где, если верить расклеенным повсюду транспарантам, проходила НАША ЕЖЕГОДНАЯ РАСПРОДАЖА, и монументом героям войны в парке. Убогий маленький школьный оркестр грянул сначала Национальный Гимн, затем попурри из маршей Сузы, и наконец продемонстрировал всем свой ужасающе дурной вкус, заиграв Марш в Преторию.
Снова объявилась та женщина, которая наделала много шуму несколько миль назад. Она по-прежнему искала своего Перси. На этот раз ей удалось прорваться за полицейское ограждение и выбежать на дорогу. Она ворвалась в толпу Идущих, случайно толкнула одного из них так, что тот упал. Она призывала Перси, немедленно идти домой. Солдаты уже было потянулись к винтовкам, и на какую-то долю секунды все поверили, что сейчас мама Перси получит билет, но тут ее догнал полицейский, заломил руку за спину и уволок с дороги. Маленький мальчик жевал хот-дог, сидя на мусорном баке с надписью СДЕЛАЕМ МЭН ЧИСТЫМ, и смотрел как ее заталкивают в полицейский автомобиль. Мама Перси оказалась самым ярким впечатлением от Карибу.
— Рей, что там после Олдтауна? — спросил МакФриз.
— Я тебе не карта вообще-то, — раздраженно сказал Гэррети. — Бангор наверное. Потом Огаста. Потом Киттери и граница штата, примерно 330 миль отсюда. Может чуть больше. Доволен? Ты все из меня вытянул.
Кто-то присвистнул:
— 330 миль.
— Невероятно, — сказал Харкнесс подавленно.
— Тут все невероятно, — сказал МакФриз. — Интересно, а где Мейджор?
— Трахается с кем-то в Огасте, — сказал Олсон.
Все заухмылялись, и Гэррети подумал, как это все-таки странно, что Мейджор превратился из Бога в маммону за такое короткое время.
Осталось девяносто пять. Но хуже было другое. Гораздо хуже было представлять, как билет получает МакФриз, или Бейкер, или Харкнесс со своей идиотской книгой. Воображение Гэррети старательно увиливало от этих образов.
После Карибу дороги были пустынны. Идущие проходили перекрестки, на которых не было ничего, кроме одинокого столба, ярко освещавшего несколько метров пространства вокруг себя, делая тени Идущих особенно резкими, когда те проходили под ним. Где-то далеко поезд подал свисток. Луна заливала клубящийся у земли туман неверным светом, отчего заполняющая низины дымка казалась жемчужно-опаловой.
Гэррети глотнул воды.
— Предупреждение! Предупреждение 12-му! 12-й, это ваше последнее предупреждение!
12-м был парень по имени Фентер, который носил сувенирную футболку с надписью Я КАТАЛСЯ НА ФУНИКУЛЕРЕ НА ГОРЕ ВАШИНГТОН. Фентер облизывал губы. Говорили, что у него одеревенела нога. Когда его застрелили десятью минутами позже, Гэррети ничего не почувствовал. Он слишком устал. Он прошел мимо Фентера. Что-то блеснуло в руке мертвеца. Медальон святого Кристофера.
— Если я выберусь отсюда, — неожиданно сказал МакФриз, — знаете, что я сделаю?
— Что? — спросил Бейкер.
— Буду прелюбодействовать пока хер не посинеет. Никогда в жизни я не был похотливее, чем сейчас, вот в эту самую минуту, первого мая в четверть восьмого вечера.
— Ты серьезно? — спросил Гэррети.
— Еще как, — уверил его МакФриз. — У меня бы и на тебя встал, Рей, если б тебе не надо было бриться.
Гэррети рассмеялся.
— Прекрасный принц, вот он я, — сказал МакФриз. Его рука потянулась к шраму на щеке. — Осталось найти себе Спящую Красавицу. Я разбужу ее влажным, дерзким поцелуем, засунув язык ей в рот, и мы вдвоем укатим в закат. Или, по крайней мере, до ближайшей гостиницы.
— Уйдем, — вяло сказал Олсон.
— А?
— Уйдем в закат.
— Ладно, уйдем в закат, — сказал МакФриз. — В любом случае, это истинная любовь. А ты веришь в истинную любовь, Хэнк, дорогуша?
— Я верю в хороший трах, — сказал Олсон, и Арт Бейкер расхохотался.
— Я верю в истинную любовь, — сказал Гэррети и тут же пожалел об этом. Уж слишком наивно это прозвучало.
— Хотите знать, почему я не верю? — сказал Олсон. Он посмотрел на Гэррети и улыбнулся пугающе хитрой улыбкой. — Спроси у Фентера. Спроси у Зака. Они знают.
— Ничего себе позиция, — сказал Пирсон. Он вышел откуда-то из темноты и теперь снова шел рядом с ними. Пирсон прихрамывал — не слишком сильно, но заметно.
— Да нет, нормальная, — сказал МакФриз и, подумав, добавил непонятно: — Никому не нравятся мертвяки.
— Эдгару Аллану По нравились, — сказал Бейкер. — Я писал реферат по нему в школе, и там говорилось, что у него были склонности к неректо…