Два дня спустя все закончилось. Я поставил последние оценки, собрал сумку, спрятал в нее так и оставшуюся чистой тетрадь, и X. отвезла меня в аэропорт. Мы обменялись обычными обещаниями, хотя оба знали, что не выполним их. Рейс до Буэнос-Айреса без всяких объяснений задержали почти на три часа, и взлетели мы уже ночью. Почти всю дорогу я проспал, уткнувшись лицом в иллюминатор, но, когда самолет пошел на посадку, меня разбудили негромкие возбужденные голоса. Пассажиры указывали вниз на город и придвигались ближе к окошкам. Я приподнял шторку и увидел среди городских огней и потоков машин две горящие точки, похожие на зажженные сигареты или красные мерцающие угольки, от которых вверх поднимался белый дым. Они наверняка были разделены десятками кварталов, но с высоты казалось, будто они почти рядом. Подобная картина не могла быть ничем иным, кроме как одновременно вспыхнувшими пожарами, хотя в это трудно было поверить. Роман, так и не начатый мной во время поездки, похоже, начался сам, без моего участия, далеко внизу.
Глава 11
Войдя в квартиру, я первым делом поднял валявшиеся на полу счета и квитанции. Никаких сообщений на автоответчике не было. Неужели Лусиана наконец оставила меня в покое? Или это молчание имеет более глубокий смысл — она перестала мне доверять, считает, я ее предал? Не сумев убедить и перетянуть на свою сторону, она меня просто-напросто отвергла. Я представил ее сидящей взаперти, под защитой привычных и надежных страхов, один на один со своей одержимостью. Включив телевизор, я перебрал все новостные каналы, но сообщений о пожарах пока не было. В два часа ночи сон все-таки сморил меня, я выключил свет и проспал почти до полудня.
Поднявшись, я тут же спустился в бар и схватился за газеты. Сообщения были такие же скупые, как и пятнадцать дней назад, будто эти происшествия занимали только меня. Оказывается, пожаров было три: два случились почти одновременно и близко друг от друга, в районе Флорес, их-то мы и видели с самолета, а еще один немного позже, в районе Монсеррат. Все три мебельных магазина были подожжены простым, но эффективным способом: немного бензина под дверь плюс горящая спичка. Правда, на этот раз был подозреваемый: несколько свидетелей заметили китайца, удиравшего на велосипеде с бензиновой канистрой в руке. В другой газете тоже упоминался человек с восточными чертами лица. Еще в одной говорилось о возможной связи с пожарами двухнедельной давности и даже выдвигалась гипотеза о том, что подозреваемый был нанят китайской мафией для поджога незастрахованных мебельных магазинов. Таким образом предполагалось разорить хозяев и вынудить их задешево продать недвижимость для расширения сети азиатских супермаркетов. Я отложил газеты со смешанным чувством удивления и недоверия. Аргентинская реальность опять сбила меня с толку. Мне представлялись художники-поджигатели, а тут какой-то китаец на велосипеде! Нет, такой реальности поддаваться нельзя, нужно быть выше ее, к чему призывают нас наши учителя, однако эти заметки почему-то произвели на меня гнетущее впечатление, а задуманный роман показался дурацким и ненужным, и я подумал, не оставить ли вообще эту затею.
Остаток дня я провел в бездействии и унынии, и мысли о X. посещали меня чаще, чем можно было ожидать. В шкафу и холодильнике было пусто, и вечером я заставил себя выйти и решить вопрос с продуктами на ближайшую неделю. Возвратившись, я снова включил телевизор. Сообщения о пожарах уже появились, а таинственный китаец даже стал героем дня. По одному каналу показали наспех сделанный фоторобот и фасады подожженных строений, по другому — интервью с хозяевами, которые, печально покачивая головами, демонстрировали оставшиеся от мебели головешки и почерневшие от дыма стены. Все это было мне безразлично, поскольку речь шла не о моих пожарах, а об умело сфальсифицированной ради телекамер действительности. Я пробежался по другим программам и остановился на каком-то фильме, но примерно на середине уснул. Около полуночи меня разбудил настойчивый и резкий телефонный звонок. Лусиана так кричала в трубку, что я не сразу ее понял. «Что ты теперь скажешь? — сквозь слезы повторяла она. — Именно это он и планировал». Наконец я разобрал, что она просит включить телевизор, и с трубкой в руке потянулся к пульту. По всем каналам передавали одно и то же: в каком-то доме для престарелых случился страшный пожар, и пламя добралось уже до верхнего этажа. Пожар начался внизу, в магазине антикварной мебели. «Магазин антикварной мебели! — кричала Лусиана. — Он поджег магазин антикварной мебели под домом для престарелых!» Витрина лопнула, огонь перекинулся на огромное дерево возле тротуара, побежал по стволу наверх, превращая его в пылающий факел, и охватил верхние ветки на уровне балконов. Пожарным удалось проникнуть внутрь, но пока они вытаскивали только трупы: многие старики не сумели подняться с постелей и задохнулись.
— Мне позвонили из больницы — моя бабушка в первом списке погибших. Мне нужно пойти опознать ее, так как Валентина несовершеннолетняя, но я не могу. Не могу! — повторила она в отчаянии. — Я больше не вынесу морг, похоронное бюро, эти ряды гробов — не желаю их видеть и выбирать не желаю.
Она снова заплакала на одной ноте, словно завыла.
— Я пойду с тобой, но давай не будем торопиться, — сказал я, подражая деловому и властному тону, каким родители пытаются успокоить недовольных чем-то детей. — Не обязательно идти на опознание прямо сейчас, сначала тебе нужно успокоиться. Прими какую-нибудь таблетку. У тебя есть что-нибудь?
— Есть, — сказала она, всхлипывая. — Я уже приняла одну.
— Вот и хорошо, прими еще одну, но только одну, и жди меня. Больше ничего не делай, выключи телевизор и оставайся в постели. Я постараюсь приехать как можно быстрее.
Я спросил, дома ли сестра, и ее голос понизился до шепота:
— Я все ей рассказала в тот день, когда мы с тобой встречались, а она ходила к Клостеру, но она мне не поверила. Я сказала, Бруно тоже мне не верил, и теперь он мертв. Она видела пожар, мы были вместе, когда позвонили из больницы и когда показывали, как выносят тела на носилках, но она все равно не верит. Она не понимает, — тут ее голос дрогнул, — не понимает, что она следующая.
— Не думай сейчас об этом и пообещай, что до моего приезда вообще постараешься ни о чем не думать. Лучше попробуй поспать.
Я повесил трубку и еще несколько минут сидел, уставившись в телевизор. Вынесли уже четырнадцать тел, и страшный счет продолжался. Я тоже не мог поверить, это было бы чудовищно. Но, с другой стороны, не служило ли такое количество жертв идеальной маскировкой? Имя бабушки Лусианы было одним из многих в списке погибших, никто не станет специально ею заниматься, и ее смерть навсегда останется частью общей трагедии, растворится в ней. Никто также не будет рассматривать пожар в доме для престарелых как предумышленный, поскольку это явно несчастный случай, печальное следствие поджога мебельного магазина. Возможно, все свалят на китайца, если он действительно существует и его найдут. В состоянии ли Клостер спланировать и осуществить подобное? В романах — да, несомненно, мне даже показалось, я слышу его насмешливый голос: вы хотите отправить меня в тюрьму за мои сочинения? И тут я совершил роковую, непоправимую ошибку, в чем до сих пор раскаиваюсь, — мне захотелось воспрепятствовать Клостеру. Я набрал его номер. Никто не отвечал, даже автоответчик. Я быстро оделся и прямо у дома взял такси. Мы ехали по тихому ночному городу, только вдалеке слышались сирены пожарных машин. По радио передавали сообщения о пожарах, которые, словно лихорадка, распространялись повсюду, и о том, что список погибших в доме для престарелых неуклонно растет. Я вышел у дома Клостера. Окна наверху были закрыты, нигде не пробивалось ни единой полоски света. Я два-три раза впустую нажал на звонок. Тогда я вспомнил, как Лусиана однажды сказала, что Клостер иногда по ночам любит поплавать. Я отправился в бар, где мы с ней встречались, и спросил официанта, есть ли где-нибудь поблизости клуб с бассейном. Оказалось, нужно всего лишь обогнуть квартал. Через несколько минут я оказался перед мраморной лестницей и вращающейся дверью, возле которой висела бронзовая табличка. Я позвонил в звонок на столе у входа, и откуда-то из глубины здания вышел усталый дежурный. В ответ на мой вопрос о работе бассейна он указал на расписание — бассейн закрывался в полночь. Тогда я предпринял последнюю попытку — описал Клостера и спросил, видел ли он его. Дежурный кивнул и махнул рукой в сторону лестницы, которая вела в бар и бильярдную. Я поднялся на два пролета и очутился в большом зале в форме буквы U, где за круглыми столами множество мужчин, окутанных клубами дыма, молча и сосредоточенно играли в покер. Когда я появился, они подозрительно взглянули на меня, но, удостоверившись, что никакой опасности я собой не представляю, снова углубились в карты. Только тогда я понял, почему заведение открыто допоздна — это был настоящий игорный дом, лишь слегка закамуфлированный под клуб. Безмолвный телевизор на стойке был настроен на спортивный канал. В зале стояли также стол для пинг-понга, с которого уже убрали сетку, и два-три стола для бильярда. За последним, расположенным возле выходящего на улицу большого окна, я увидел Клостера — он играл один, если не считать за игрока стоявший на углу стакан. Я подошел. Зачесанные назад волосы были еще влажные, видимо, он недавно вернулся из раздевалки, а черты лица под лампой казались очень резкими и четкими. Опершись подбородком о кий, он, вероятно, прикидывал возможную траекторию, и, только когда перед очередным ударом он двинулся к углу стола, взгляд его упал на меня.