— Старик, — повторял беспомощно Пашка, — это же сенсация, — больше у него ничего не выговаривалось.
— Ну, Юра, значит на вас мы тоже можем надеяться, — приятно улыбаясь, пожал руку Кораблев.
«Тоже» — без ложки дегтя Кораблеву не обойтись.
Маленький Ионыч стоял рядом и держался за руку, как мальчик за отца.
Заиграли фанфары, и они вышли втроем. Шахматов уже оправился. Другой бы на его месте прихрамывал, чтобы лишний раз сыграть на жалость, но он шел ровно, — значит, настоящий парень. Сизов легко вскочил на верхнюю ступеньку пьедестала — давно не приходилось, по он не забыл, как одним движением взлетать наверх. Встал — как на родину вернулся. Руки вверх вскинул. И настал момент, который Сизов пережил на двух первенствах мира, но которого еще не удостаивался на Олимпийских играх, — через год обязательно, для того и живет! — в его честь заиграли гимн.
Сизов стоял выше всех, слушал гимн, и на секунду ему показалось, что он уже победил на олимпиаде, и это была секунда безмерного и удивительного счастья.
ЧТО ПОЧЕМ?
О ты быстро и плавно — слово «бережно» тут более чей уместно — несущий нас по дорогам! (Особую плавность и бережность обеспечивает пружинная подвеска, рессоры грубее.)
О ты стремительно разгоняющийся! (Тут все дело в мощности мотора, а она, мощность, восходит к степени сжатия: кто хочет ради экономии перейти с девяносто третьего бензина на семьдесят шестой и приглашает мастера вставить прокладку в головки цилиндров, тот неизбежно проигрывает в мощности. Тут или — или: или мощность, или экономия.)
Послушный малейшему движению руля! (По этому поводу в скобках сказать нечего, потому что если у вас слишком большой люфт, то никто, кроме вас, не виноват. А дорогу ваш экипаж будет держать тем лучше, чем больше сходимость колес, но тогда и резину жрет, проклятый, так что мера во всем!)
О тормозах лучше не говорить, тормоза — тема трагическая. (Порядочный шофер тормозит только в крайних ситуациях — например, малахольный пешеход вывернется у него перед самым капотом, в остальных случаях — перед светофором в первую очередь — он просто вовремя сбрасывает газ. Покажи мне свои тормозные колодки, и я скажу, что ты за шофер. И не давите на тормоз слишком сильно, черт вас возьми, блокировка колес еще никого не довела до добра, да и передняя подвеска в конце концов не выдержит.)
Зато как приятно плавное и бесшумное переключение передачи, оно — как робкое прикосновение нежных пальцев любимой к спине пониже лопатки. (А всего-то делов: не отпускать сцепление резко и раньше времени.)
Но, может быть, главное — нет, главное все-таки быстро и плавно нестись по дороге, но это тоже почти такое же главное! — блеск никелированных частей, отражение неба, домов и деревьев в идеально отполированном капоте, линия крыльев, стремительная и совершенная, как линия бедер гимнастки. О, сколько страсти, сколько чувственности в пальцах счастливца, привычно и уверенно с мягким щелчком открывающего левую переднюю дверцу!
— Некогда мне, — кричал Вадим, — некогда! Убегаю! Вызовите слесаря!
В майке и тренировочных брюках он метался по прихожей, тесной, как внутренность средних размеров шкафа. Вадим проверял: все ли уложил в сумку — яйца, картошку, хлеб, бычки в томате, огурец, растворимый кофе, сахар; все ли ключи в кармане куртки — ключи от квартиры, от почтового ящика, от гаражей, ключи гаечные. И при этом не отрывал от щеки электробритву, так что метался как бы на привязи, ограниченный длиной шнура. А в дверях канючила соседка из квартиры напротив:
— Вадик, милый, как же мне без воды? Тебе ведь дела-то на пять минут. А слесарю трешку отдай. Что же у меня — лишние? Вадик, ты бы только взглянул.
— Все! Слушать больше не хочу! Пусть муж чинит. Раз сделаешь, потом лезут без всякой совести. Нахальство!
Вадим выдернул бритву из розетки, захлопнул перед носом соседки дверь. И как раз в этот момент из кухни выплыл отец. Он только что позавтракал и вытирал свои неестественно красные губы — объект вечных комплиментов знакомых дам — салфеткой. Отец Вадима был скромным служащим в музее, ничего в жизни не достиг, но держался необычайно величественно, так что незнакомые люди принимали его, как минимум, за профессора.
— Я слышал голос Лидии Иванны. Ей что-то нужно?
— Клянчит, как всегда. Кран я ей сейчас обязан чинить.