Через три дня по «Вяйнемёйнену» нанесли удар тридцать самолетов. И на этот раз бомбы поразили лишь водную гладь. Опытные летчики, имевшие множество боевых вылетов, промахивались как новички.
А война уже приближалась к завершению. Наконец, командующий ВВС Балтийского флота генерал Ермачепков и его штаб разработали крупномасштабную операцию с целью потопления корабля. Для ее выполнения были отобраны лучшие летчики из двух авиабригад, которые совершили налет на броненосец силами двадцати восьми бомбардировщиков и девятнадцати истребителей. Удивительно, но из пятидесяти шести сброшенных бомб в корабль не попала ни одна!
Началась Великая Отечественная война. Прошло три года. А за ненавистным броненосцем все еще тянулась репутация заговоренного. Из Ставки Верховного командования Красной Армии шли гневные приказы. В ответ на них на уничтожение броненосца вылетели сто тридцать два самолета! Перед операцией советские летчики три дня тренировались в бомбометании стальными болванками по маленькому скалистому островку близ Лужской губы. И вот, наконец, истинная цель! Удар нанесли неожиданно и четко. Более тридцати тысячекилограммовых бомб было сброшено на цель. Корабль накренился, перевернулся и мгновенно затонул. Известный питерский военно-морской историк В. Д. Доценко с сарказмом упоминает следующее заключение Министерства обороны СССР: «Высокой эффективности удара способствовали обоснованный, продуманный до деталей замысел, тщательно разработанное решение...» и т. д. и т.п.
Итак, корабль был уничтожен, и командование советского Балтийского флота вздохнуло с облегчением. Многие получили ордена и медали. Но вскоре, к ужасу и досаде высших чинов авиации, воздушная разведка вновь обнаружила «Вяйнемёйнен»! Специальное расследование показало, что самолеты потопили вовсе не «Вяйнемёйнен», а крейсер противовоздушной обороны «Ниобе», отдаленно напоминавший броненосец! Остается только гадать, как могли профессиональные летчики, имевшие за плечами многолетний опыт войны, спутать эти корабли. Когда же подробности «победоносною потопления» стали известны, за броненосцем снова началась охота. И снова она оказалась безуспешной. Закончилась война, а броненосец так и остался невредимым.
После войны в 1947 году корабль был продан нашей стране и вошел в состав советского Военно-Морского Флота под названием «Выборг».
(автор текста этой истории Н. Непомнящий)
Приложение 2. Николай Рерих в Карелии
Николай Рерих: жизнь и творчество в Карелии.
Николай Рерих и его картина «Знамя мира»
Николай Рерих бывал в Карелии неоднократно в период с 1913 по 1918 годы, но большую часть времени он провел на Ладожском озере, где, по настоянию врачей, поправлял свое здоровье, жил и работал.
На Ладоге Рерихи останавливались в гостинице города Сердоболь (ныне Сортавала), а так же в доме купца Овечкина на небольшом острове Тулон (или Тулолансаари).
Фотография о. Тулон
К сожалению ни гостиница, ни дом Овечкина до наших дней не дожили: первая была разрушена во время Великой Отечественной войны, а второй в 1950-х годах, во время укрупнения колхозов, был разобран и вывезен с острова, поскольку был бесхозным, но зато добротным. Однако в Ладожской серии рисунков Николая Рериха до сих пор хранятся два листа с названием «Тулон», изображающие ландшафт и строения на острове.
Фотография развалин дома Овечкина и рисунок Рериха
В августе 2009 года на Тулоне все же была установлена памятная доска в честь Николая Рериха (выполнена в Санкт-Петербурге по проекту художников В. Васильева и В. Головачёва). На мраморе с гравированным на меди рисунком Николая Рериха «Тулон» алеет знак «Знамени Мира» – символ Пакта Рериха, первого в истории международного договора о защите художественных и научных учреждений и исторических памятников.
Памятная доска на о. Тулон
Интерес Николая Рериха к Северу был продиктован желанием разыскать и сохранить исконные знания наших предков Он живо интересовался изучением древнего магического искусства, существование которого в стародавние времена связывалось именно с северными территориями России, когда ковался особый северный дух, когда народ и природа жили вместе. В это же время художник проявляет интерес к старинным храмам; он подчёркивает своеобразие финской настенной живописи; фантастические орнаменты, птицы, звери напоминают ему наскальные рисунки Севера. Он пишет: «В них чувствуется… время, когда христианство наложило руку на священный шаманизм». Статьями о стенописи он хотел добиться проведения реставрационных работ в финских каменных храмах.