Мы держались за руки и по большей части молчали. Иногда мне казалось, что я сплю и все происходящее призрачно и вот-вот исчезнет, растворится в сгустившейся тьме. Этот эффект усиливался песнопениями и мерными ударами в бубен, которые больше не пугали, но превращали мир в интерактивный театр. Стараниями Макса мои тревоги ушли, и я смотрела на все под причудливым углом. Даже время текло лениво и равнодушно.
Наконец, возле двери вновь послышалась возня.
– Иван пришел, – тихо сообщил Макс, но мое спокойствие никуда не делось.
Стародубцев шагнул в комнату и застыл черным силуэтом в потоке сумрачного света, падающего из двери. Ему тоже было плохо нас видно, но так как ни я, ни Макс не сделали попытку встать и приветствовать его, ему ничего не оставалось, как придирчиво изучать наши позы.
– Ты сделал то, о чем я просил?
– Я сделал то, что собирался, – шелестяще откликнулся Макс.
– Я не о том спрашивал! – возвысил голос Иван.
– Она пойдет с тобой без скандала. Тебе не придется тащить ее на веревке, позорясь у всех на виду.
– Точно?
Макс не ответил, и Иван кинул ему на колени сверток:
– Тогда, переодень ее и заканчивай!
– Выйди! – негромко, но с таким ледяным нажимом произнес Чудинов, что у меня по спине пробежала холодная дрожь. Макс чуть сильнее сжал мои пальцы, успокаивая.
К полному моему изумлению, Иван послушался. Но дверь закрывать не стал и остался на крыльце, чутко прислушиваясь к каждому шороху.
– Не бойся, – шепнул мне Макс, – с тобой будут обращаться с надлежащим почтением. Даже он.
Я умиротворенно кивнула.
– Одежду придется сменить. Я отвернусь.
Он протянул простое льняное платье с завязками на вороте и длинными широкими рукавами. А потом и впрямь повернулся и закрыл глаза, опираясь виском о стену.
Я сняла брюки и блузку, облачившись в прохладное платье. Оно было длинным, до щиколоток, но широкие рукава открывали локти. Ворот завязывался простой тесемкой. Ни вышивки, ни других украшений – просто и по-своему стильно. К счастью, на сей раз никто не забыл про обувь. Мне дали удобные матерчатые туфли на плотной подошве с сантиметровым каблучком, застегивающиеся на липучку.
– Ожерелье наружу или как?
Макс поманил пальцем:
– Наклонись, я поправлю. – Он расправил ожерелье поверху, а перклат наоборот, дополнительно скрыл под тканью. Теперь я четко видела, насколько бледным стало его лицо, и это все-таки всколыхнуло во мне тревогу.
– Ты остаешься здесь?
– Это ненадолго. Ступай и ни о чем не беспокойся. Твое дело – сохранять хладнокровие, помнишь? Мы скоро увидимся, – Макс сделал попытку улыбнуться. – Все нормально, Лера. Только не оглядывайся!
– Ты готова? – послышался голос из-за приоткрытой двери.
Я не хотела оставлять Максима в темноте, в одиночестве и бессилии, но поделать ничего не могла, вернее – не здесь и не так. Но Макс подмигнул, и я, глубоко вздохнув, направилась к выходу. Не оглядываясь – как он и просил.
Выступив на крыльцо, я зажмурилась. Ярчайший свет ударил мне по глазам, вышибая слезы. Пение стало громче, словно бревенчатые стены существенно сдерживали силу звука. Мне казалось, что в ельнике воздух дрожал от разлитых в нем разноцветных потоков. Они то переплетались, то распадались на отдельные нити. Их свет был везде и нигде конкретно. Сполохами горело небо, сияла трава, мерцал причудливыми переливами туман. Никаких прожекторов, ничего искусственного. Окружающие люди превратились в смазанные кляксы, я даже не стала искать среди них Ивана. Этот старикан был мне безразличен. Ему осталось прожить совсем немного, божественные часы отмеряли последние крупицы его существования. Без лишнего напоминания, я спустилась по ступеням и пошла, по наитию выбирая дорогу. Я неслась вперед, не ведая препятствий, практически не касаясь земли, и в кончиках пальцев покалывали от возбуждения электрические разряды...