Андрей подхватил меня и понес прочь из этого гиблого места. Прижимаясь к нему всем телом, обвивая руками, чувствуя его мышцы и слушая дыхание, я зажмурилась и ушла в себя. Я не хотела ничего больше воспринимать, и потому превратилась в чистый лист, на котором никому не позволяла писать: ни окружающим, ни себе, ни даже Андрею.
Скоро мы оказались на грунтовке, оставив позади и капище, и сейды, и лес. На дороге было полно машин: пожарные, скорые, полиция. Все шумело и сверкало, и я, открыв на минуту глаза, предпочла вновь их закрыть, потому что была сыта хаосом по горло.
Андрей посадил меня куда-то, но я продолжала упорно цепляться за его покрытую копотью рубашку.
– Лера, пусть врач тебя осмотрит, – мягко произнес Никольский. Но ему пришлось стоять рядом и держать меня за руку. В другую руку мне сунули теплую кружку и велели выпить. Я дождалась подтверждающего кивка от Андрея и повиновалась.
Подошел Самойлов и о чем-то спросил у меня. Я бестолково молчала, потому что не поняла ни слова, и Андрей прогнал его. Он забрал меня у врача и отнес в машину. Я не удивилась, откуда она взялась на дороге, я больше не могла ничего испытывать – совершенно никаких чувств. Я просто сидела, согласившись отпустить Никольского, пока досчитаю до четырех (ровно столько ему потребовалось, чтобы обогнуть джип и устроиться со мной рядом), и тут же снова впилась пальцами в его локоть.
По пути меня стало клонить в сон, я догадалась, что в кружке было седативное, и оно неумолимо вырубало меня. Я встряхивалась, терла глаза, моргала и подавляла зевки в страхе, что если усну, Андрей исчезнет. Внезапно на моих плечах обнаружилась тяжелая черная куртка, и хотя она пахла так знакомо, я раскрылась, чтобы ночной воздух взбодрил мою кровь хоть немного.
– Лера, мы скоро уже приедем, – сказал Андрей.
– Ты меня не оставишь?
– Ни за что. Но ты в полной безопасности.
– Все равно не уходи.
– Обещаю, что не уйду.
Я слабо улыбнулась. Мне было все равно, куда меня везут, лишь бы мы с Андреем оставались вместе.
Оказалось, Никольский ехал к дому деда. Я узнала резные наличники музея и изгородь, которую чинил Макс. При воспоминании о Чудинове на глазах выступили слезы. Он будет жить или нет? Справилась ли я или он умрет в вертолете по дороге в больницу?
– Спокойно, Лера, все будет хорошо!
– Ты это тоже мне обещаешь?
– Обещаю.
Андрей остановил машину и вышел, чтобы открыть мою дверцу, но на дорогу я выбралась сама, лишь слегка опираясь на подставленную руку. Я хотела уточнить, вернулся ли уже Сергей Сергеевич, но потом сообразила, что вряд ли. Воскресенье и праздник Купалы еще не закончились.
Мы медленно прошли к дому и взобрались на крыльцо. Небо над городом было усыпано мелкими холодными звездами, Луна горела желтоватым слегка испачканным шаром, и я заторможено любовалась ею, пока Андрей отпирал дверь.
– Заходи, – сказал он, отступая, но я отчего-то медлила.
– Который час?
Андрей встал со мной рядом и задрал голову. Он смотрел на луну, словно искал на ней циферблат.
– Без пяти полночь, – выдал он, обнял меня и сам придвинулся ближе.
Я отметила, что глаза его сияли мягким звездным светом. Темно-синие глаза с алмазными искорками. Он взглянул на меня и улыбнулся с необычайной нежностью.
– Чуть не забыл. С днем рождения, Лера!
Я тоже забыла!
– Немного странный день выдался, но даю слово, что мы отметим его завтра. Все, как полагается.
Я засмеялась. Это не было смехом от души, в нем не чувствовалось веселья, скорей уж признаки приближающейся новой истерики. Андрей покачал головой, обхватил мое лицо шершавыми широкими ладонями и крепко поцеловал. Ошеломленная, я почти ничего не почувствовала, но замолчала, затихла, затаилась в напряжении. Но потом наше дыхание окончательно смешалось, и я стала робко ему отвечать.
Господи, как же так случилось, что я не догадалась поцеловать его раньше? Это действо воистину вливало в меня жизнь. Тревоги, опустошенность, слезы, боль – все уходило, растворяясь в вечности, которая таилась в глубине его большого и чуткого сердца.
Подозреваю, что Никольский применил ко мне одну из известных ему психотехник, потому что мои глаза прямо там, на крыльце закрылись, и я провалилась в сон. Так закончился самый идиотский день рождения из тех двадцати четырех, которые я прожила на белом свете.
ГЛАВА 44, в которой я возвращаюсь к нормальной жизни
ГЛАВА 44, в которой я возвращаюсь к нормальной жизни
29 июня, понедельник
Ночью мне ничего не снилось. И ничто не беспокоило, когда я открыла глаза. Судя по звукам, доносящимся со двора, день был в самом разгаре. Горланил петух, звякали какие-то ведра, в отдалении разговаривали люди. Несколько минут я нежилась под одеялом, разглядывая незнакомую комнату. Я помнила, где нахожусь, и что происходило накануне, но никаких особых тревог не испытывала. Если это было сознательным вмешательством Андрея в мою психику, я не возражала. Я соскучилась по отстраненному покою. Было приятно рассматривать вчерашние события без лишних, никому по сути не нужных, эмоций.