Когда лодка стукнула о камни, Андрей проворно переместился мимо меня на нос, выпрыгнул, подняв тучу брызг, и стал вытаскивать посудину на берег.
– Мне выйти? – предложила я. – Будет легче.
– Не надо, – он мотнул головой.
Мокрая рубашка облепила его грудь, полы дождевика перекрутились и склеились за спиной, и было заметно даже сквозь ткань джинсов, обтянувшей ноги, как вздулись мышцы на бедрах от усилий. Лодка неохотно повиновалась ему, сильно скребя днищем по гальке.
Когда она оказалась на суше, я встала, и Андрей подал мне руку, помогая перелезть через борт. Заледеневшие колени плохо меня слушались, не желая нормально сгибаться; я вся была как один большой кусок льда. Урони неосторожно – разобьюсь на мелкие осколки.
Андрей достал мешок с вещами, но развязывать не стал. Зато извлек весла из уключин и перевернул лодку кверху днищем.
– Не утащит волной? – поинтересовалась я, стараясь не стучать громко зубами.
Андрей усмехнулся и погрозил пальцем озеру:
– Я им утащу!
Он потянулся, сделал несколько рывков локтями, расправляя плечи, и, взвалив на спину мешок, указал подбородком вглубь острова:
– Нам туда!
Мы пошли. Хоть уклон был и небольшой, но плелась я, как черепаха, особенно, когда гальку сменила скользкая глина.
Поднявшись на холм, справа мы увидели сосновый бор (эти деревья смотрелись уже нормальными, не такими кривыми, как их собратья на открытом всем ветрам мысе), а слева крыши деревенских домов.
– Наш четвертый по счету, – сказал Андрей, – скоро согреешься.
Из трубы четвертого дома шел дым. Он прибивался к земле, трепался на ветру широким полотнищем и навевал мысли о теплой печке и сытном ужине.
– Нас ждут? – спросила я.
– Бабушка Ната, наверное, углядела меня еще на берегу, – пояснил Андрей, и я нахмурилась: углядеть нас на берегу из окна было просто невозможно. Господи, мелькнуло у меня, неужели и этот врет напропалую? Куда он меня завез? Зачем?
– Бабушка Ната дальняя родственница моей бабушки. И прежде я говорил ей, что собираюсь приютить в деревне одну очень хорошую девушку. Так что она нас ждала.
– Это ее дом?
– Нет, в каком-то отношении это мой дом, – сказал Андрей, – дом Липкиниеми. Но в нем уже много лет никто не живет. Бабушка Ната, конечно, прибралась немного и несколько дней подряд протапливала печь, чтобы убрать сырость. Но я сразу предупреждаю: тебе там может показаться не слишком уютно.
Дом Липкиниеми был когда-то срублен на совесть, и на первый взгляд выглядел солидно. Множество окошек, тянущихся рядком вдоль фасада, и крыльцо с резными столбиками превращали крестьянскую избу в подобие сказочного терема. С торца наверх, под самую крышу вел широкий пандус-взвоз, упиравшийся в ворота хозяйственной части. Я уже знала, что таким образом на второй теплый этаж в давние времена поднимали скотину и сани с товаром. На уровне второго жилого этажа шел традиционный, опоясывающий дом по периметру, балкон.
Андрей, однако, к парадному высокому крыльцу меня не повел – зашел за угол, где под балконом скрывалась неприметная дверь и ведущие к ней две сиротливые ступеньки. Слева от двери располагались простенькие окошки без наличников и ставень, откуда на лавку, тянущуюся вдоль бревенчатой стены, падали пятна желтого света. Андрей потянул за ручку, и дверь послушно распахнулась – она оказалась незапертой и даже лишенной нормального замка. Лишь две скобы с внутренней стороны указывали, что запирать черный ход следовало на брусок.
Прихожая встретила меня долгожданным теплом и сухими, отлично прогретым воздухом, пахнущим дымом и свежей стружкой (свежестью пахли дрова, сложенные прямо в закутке у входной двери). Голая лампочка под потолком тускло освещала пространство примерно три на два метра. Прямо от порога справа убегала круто вверх узкая деревянная лестница, а слева виднелась приоткрытая дверь в комнату, щедро освещенную электрическим светом.
Нас никто не встречал, и на мой вопросительный взгляд Андрей беззаботно пожал плечами:
– В доме сейчас никого нет, баба Ната ушла, чтобы нас не смущать.
Однако это меня как раз и смутило. Свет горит, печка топится, а дом пуст. На меня вдруг напала неожиданная робость. Я встала у двери, не решаясь идти дальше, и с огорчением смотрела, как под ногами у меня натекает лужа.
– Раздевайся и проходи! – сам Андрей с наслаждением разоблачался, скидывая один мокрый предмет туалета за другим. На вешалке повис дождевик, потом рубашка и майка. Пока я негнущимися пальцами расстегивала пуговицы и дергала молнию на кожаной куртке, Никольский остался в одних джинсах и, наклонившись к мешку, извлек из него мой рюкзак.