– А ты смотрела на стекло в момент, когда она разбилось?
– Нет. Я сидела, зажимая голову руками.
– Значит, это точно была не твоя разминка, – заключил Андрей. – Чтобы сделать что-то с предметом, его для начала надо хотя бы взглядом зафиксировать.
– А я-то вообразила, что в состоянии особой ярости смогу дать отпор кому угодно! – меня аж затрясло от разочарования и беспомощности.
– Если потренируешься, то сможешь. Но если пустишь все на самотек, то тобой будут управлять все, кому не лень.
– Я больше такого не позволю!
– Сомневаюсь.
– И зря! Я никого больше и близко к себе не подпущу!!
И тут вдруг чашка с салатом, до того мирно стоявшая передо мной, дернулась и сама собой поползла прочь, ускоряясь. Я тихо ахнула, подавляя желание схватить ее, так как боялась пошевелиться, чтобы не сделать хуже. Чашка замерла, балансируя на самом краю стола, миг – и опрокинется на пол.
– Это я сделала? – шепнула я одними губами, потому что мне стало жутко. – Или ты это сделал?
– Мы вместе, – ответил Андрей на удивление спокойным тоном. – Обычно я тоже не умею двигать предметы, но рядом с тобой легко быть фокусником. Когда ты сердишься, энергия бьет из тебя через край и соблазняет всех, кто ее видит. Тем более, что ты сама ничего не чувствуешь. Это все равно, как если бы ты трясла пачкой крупных купюр у нищего перед носом, а потом просто швырнула ее на землю и пошла прочь. Трудно не поднять.
Никольский протянул руку и вернул беглянку на место.
– А почему я ничего не чувствую? – подозрительно прищурилась я. – Когда Иван Судопольский копался у меня в голове, я прекрасно все ощущала. Это было неприятно и… омерзительно.
– Можно и так.
Мне почудилось, будто Андрей взял меня за руку, прикосновение было осторожным, даже нежным, словно он боялся меня напугать, вот только сам Никольский при этом даже не пошевелился. Я уставилась на свою руку, непроизвольно сжавшуюся в кулак, и не верила глазам: вполне реальные тактильные ощущения противоречили очевидному.
– Все зависит от намерений того, кто тобой управляет. Ты же, увы, ни на что не влияешь.
Призрачная ладонь, накрывшая мою, исчезла, и я поспешно убрала руку за спину. Так, на всякий случай.
– Мой разум более тренирован, чем твой, поэтому я могу делать с тобой все, что захочу, заставлю увидеть то, чего нет, – продолжил пояснения Никольский, – или не заметить того, что находится прямо перед твоим носом. Я могу использовать тебя как инструмент для достижения цели или как обычную батарейку, чтобы не тратить собственные ресурсы. Однако таким образом я буду вмешиваться в твою жизнь и лишу тебя индивидуальности. Я считаю, что это плохо, и не стану заниматься впредь ничем подобным. Сейчас была простая демонстрация – первая и последняя.
– Но как я узнаю, что ты выполняешь обещание?
– Наверное, никак, – ответил Андрей. – Без долгих и упорных тренировок ты не поймешь, управляют тобой или нет. Я не причиню тебе вреда, даю честное слово. Но от действий других ты совершенно не застрахована.
– Ты будешь меня обучать?
– Нет. Во-первых, я не учитель. Я сам еще учусь, и мое мастерство далеко от идеала. Я просто не имею права брать на себя подобную ответственность. Во-вторых, у нас нет времени. Проблему твоего контакта с Юмалой нам придется решать иным путем. В-третьих, твоя судьба в твоих руках.
– Все говорят: «только ты решаешь, я на тебя не давлю»! – не выдержала я. – Макс тоже это твердил, однако сам вовсю манипулировал мною!
– Максим напрямую не решал за тебя. Он убеждал, что выгодное ему решение будет единственно верным, и ты соглашалась. Но могла бы и не соглашаться.
– Как же я могла не соглашаться, если не разбиралась в происходящем! – воскликнула я. – Я и сейчас не разбираюсь!
– Да, твоя неосведомленность становится большой проблемой. Я не стану от тебя ничего скрывать, но и подталкивать к определенным выводам не стану. У кого угодно спроси: я всегда говорю то, что есть – уж такой у меня скверный характер. Говорю людям в глаза даже то, что они не желают слышать. Я не люблю потакать слабостям, и твоим, Лера, тоже не буду. Как жить, что делать, кому верить – это будет твой личный выбор. А мой выбор – не мешать тебе выбирать.
– Но ты похитил меня у Судопольских из гостиницы!
– Разве я это сделал против твоей воли?
– Нет, – я никак не могла объяснить толком, что меня напрягает. – Я не до конца понимаю твои мотивы!
– Я сделал это, потому что ты просила о помощи. И потому, что тебя подвергали насилию. Знаешь, я вовсе не стремлюсь исправлять все несправедливости на свете. Мир большой, и в нем всегда будет много всего – и хорошего, и дурного. Одиночка, как бы мне того ни хотелось, не решит все проблемы. Но я стремлюсь жить по совести и не отказывать тем, кто меня о чем-либо попросил. Даже если выполнить просьбу очень трудно.