– А раньше что ты хотел со мной делать?
– Просить тебя повлиять на Максима. Но стало понятно, что он на тебя влияет, а ты на него нет. Поэтому я сам с ним поговорю. Тебе пока лучше оставаться на острове в безопасности.
«Пока» – скользкое слово. Но я не стала больше к нему приставать, ведь я и сама толком не понимала, чего хочу.
Мы обогнули Хангапогу и подплыли к небольшому зеленому островку, лежащему в полукилометре от нашего берега. Там, в одной из тихих заводей, поросших осокой, муж бабы Наты установил мережи.
Мережи – это такая рыбацкая снасть, ловушка, похожая на бочку из мелкоячеистой сетки, натянутой на деревянные обручи. Верхняя часть самого большого кольца высоко возносилась над водой, а от него влево-вправо тянулись поплавки боковых мережей. Рядом торчали колья, к которым ловушки были накрепко привязаны. Одна мережа была пуста, а в четырех других билась рыба, и кольца колыхались, пуская от берега беспокойную волну.
Андрей извлек улов, кинув блестящих рыбин в заранее приготовленное ведро с водой. Оставив семь крупных окуней, более мелкий молодняк он отпустил обратно в озеро.
– Ну что, идем обратно или хочешь немного позагорать на берегу? – спросил он меня.
– А как же плохая погода? – я взглянула на голубое небо.
– Полчаса солнца у нас точно есть.
Тут одна из рыбин совершенно невероятным образом выпрыгнула из ведра и забилась на дне лодки, окатывая меня с ног до головы брызгами. Я взвизгнула и засмеялась, потом постаралась поймать ее, но окунь был скользкий и верткий. Андрей со смехом пришел на подмогу, и, ухватив свободолюбивого беглеца двумя руками, выбросил за борт.
– Пусть плывет, если ему так не хочется попасть на сковородку, – пояснил он свой поступок.
– Ты и в заказнике всю дичь вот так отпускаешь?
– Иногда, – он улыбнулся мне, и время вдруг замерло, исчезло пространство. Мы смотрели друг на друга и с каждым новым вздохом будто становились ближе. Объединялись. Срастались чувствами как сиамские близнецы. Это было волшебно, искренне, и мне даже показалось, что я отныне могу читать его мысли, и то, что я прочла…
Андрей опустил голову, разрывая контакт. Совершенно случайно это совпало с тем, что небольшое облако закрыло солнце, и свет слегка померк. А я моментально вернулась из чудесного полета на грешную землю.
– Так что ты решила – возвращаемся? – спросил он, глядя в сторону.
Я с сожалением поболтала рукой в теплой воде. Тянуло искупаться, но у меня не было купальника, а просто так сидеть в лодке… да и присутствие Андрея опять начало смущать до дрожи. Я не понимала, что происходит: это я сама так на него реагирую или опять дают о себе знать чужеродные примеси в организме.
– Если тебе требуется небольшой отдых, то давай задержимся немного, – предложила я и совершенно зря, потому что Никольский конечно же заявил, что никакого отдыха ему не требуется, и сел на весла.
И все же происшествие с рыбиной прорвало какую-то плотину, между нами установилась особая атмосфера, не определяемая словами, когда мысли и чувства свободно циркулировали от меня к Андрею и обратно. Да и Андрей будто решился на что-то, перестал нарочно отстраняться от меня. Теперь, когда мы встречались глазами, в его взгляде я читала куда больше интереса, влечения и пыла, чем накануне. Он все еще подавлял свои желания, загонял вглубь, но огонь прорывался, обжигая меня и его одинаково сильно.
Мне не хотелось возвращаться к мрачным размышлениям о Судопольских, Купале и Юмале, и я выкинула их всех из головы. В самом деле, неужели, я не заслужила передышки? Я притворилась, что будущего нет, а эта лодочная прогулка и есть то главное, что случается в жизни. Мне требовалось насладиться ею без помех.
Я притихла, чувствуя на своих губах блуждающую улыбку. Ну, правда: чего еще мне надо? Умиротворяющая тишина, простор, встающие там и тут, подернутые сизой дымкой островки архипелага Контукиви – и молодой симпатичный человек, сидящий на веслах напротив, во взгляде которого светится любовь. Та, в которую не верит Макс, но в которую я верю всем сердцем. И в которую верит Андрей...
Губы Никольского дрогнули, будто он и сейчас совершенно четко сумел прочитать мои тайные устремления. Он греб молча, но это молчание внезапно показалось мне таким многозначительным, что я, смутившись, быстро отвернулась и стала усердно делать вид, что любуюсь проплывающими пейзажами.
А пейзажи располагали… Камень, вода, лес – казалось бы, все то же знаменитое карельское сочетание, но картина была лишена монотонности. Построенная на контрастах – что в силуэтах, что в красках, – она требовала сопереживания и внутренней сосредоточенности, но отнюдь не нагоняла скуку.