Жано и его друг Алька запаслись самым подходящим чтением: конечно же, «Фрегат «Паллада»» Гончарова, популярного в ту пору писателя, автора «Обломова» и «Обрыва». Все в этой книге о плавании из Кронштадта в Японию волновало их сейчас. Те же места впереди, те же моря и та же скрываемая самоиронией робость перед неведомой корабельной жизнью. Разумеется, гардемарины, в отличие от глубоко штатского писателя, чувствовали себя профессионалами, но если уж по правде, — кто из них знал, как перенесет он качку и океанский шторм.
Не впервой, но теперь иными глазами они читали рассуждения Гончарова о сомнениях, сопутствующих человеку, впервые идущему в море, — одни ожидания опасностей чего стоят!.. «Да, тут есть правда, — писал Гончаров, словно напутствуя юных гардемаринов. — Но человеку врожденна и мужественность: надо будить ее в себе и вызывать на помощь, чтобы побеждать робкие движения души и закалять нервы привычкою. Самые робкие характеры кончают тем, что свыкаются… Зато какие награды! Дальнее плавание населит память, воображение прекрасными картинами, занимательными эпизодами, обогатит ум наглядным знанием всего того, что знаешь по слуху, и, кроме того, введет плавателя в тесное, почти семейное сближение с целым кругом моряков, отличных, своеобразных людей и товарищей…»
Тысячи миль прошел Исаков на миноносцах, канонерских лодках Амурской и Сибирской флотилий, на учебном корабле «Орел». Он повидал и Николаевск-на-Амуре, где учился на штурмана Макаров, и Желтое море, где он погиб, и проливы Цусимы, и гавань Чемульпо — место подвига экипажей «Варяга» и «Корейца»; он знал, что «Варяг», поднятый японцами тогда же, в пятом году, был отремонтирован и превращен ими в учебный корабль «Сойя», но теперь японцы стали союзниками против кайзеровской Германии и Россия уже договаривалась с ними о выкупе трофейных кораблей — через год, прибыв снова во Владивосток на практику, гардемарин Исаков увидит в бухте легендарный четырехтрубный «Варяг» — опять под андреевским флагом и георгиевским вымпелом — перед отправкой в Мурманск на ремонт…
На каждой миле тихоокеанских походов, при посещении каждого порта история, знаемая по книгам, «по слуху», становилась осязаемой, обогащалась наглядностью, плавание, как и предсказывал Гончаров, населяло память, воображение редкостными картинами, обостряло ум и закаляло характер. Гардемарины побывали и на петропавловских батареях, выстоявших перед соединенными силами иноземцев во время Крымской войны; поднялись и на борт двухмоторной паровинтовой яхты, построенной на Охтинской верфи в Петербурге по заказу камчатского губернатора в одиннадцатом году, — она дошла в Авачинскую губу своим ходом через океаны и моря, и ее назвали «Адмирал Завойко» в честь соплавателя Нахимова и начальника петропавловской обороны Василия Степановича Завойко.
Славное это дело — называть корабли именами воинской доблестью отмеченных сынов отчизны, а не в честь знатных особ царствующего дома или ничем не примечательных сановников. К этой мысли Исаков вернется не раз. Он еще напишет полный глубокого сарказма рассказ «Крестины кораблей» — о том, как на Дальнем Востоке у острова Русский матрос срубал зубилом с борта новенького ледокола медные литеры названия — «Генерал-адъютант Сухомлинов»; пока ледокол строили в Шанхае, а потом вели с верфи до Владивостока, военный министр Сухомлинов «под зад коленкой получил»… Но осмысление виденного — впереди. А пока — смотреть, запоминать, учиться.
«И этого всего потом из памяти и сердца нельзя выжить во всю жизнь: и не надо — как редких и дорогих гостей», — так закончил книгу «Фрегат «Паллада»» Гончаров. Так думал и гардемарин Исаков.
В палящий полдень под южными широтами он безропотно лез в корабельную преисподнюю — к машинам, к котлам, благо никогда не был белоручкой. А на крутой волне с замирающим сердцем взбирался на марс, «побеждая робкие движения души». Он охотно исполнял любую работу на корабле, помня пристрастие к матросскому труду Нахимова, презрительно окрещенного вельможами «боцманом». А уж самостоятельная прокладка хотя бы малого отрезка курса, священнодействие у компасов или у штурманского столика — это ли не награда за тяжелый труд!
Но гардемарин — не путешественник в одном единственном походе. Его практика — только начало морской жизни. Тут и радости, и огорчения, тут и познание разных натур. Ничто так не раскрывает натуру человека, как длительная совместная жизнь на корабле в море. В море — как на войне: хороший человек быстро проявит и разовьет лучшие черты своей натуры, а дурной наверняка раскроет себя соплавателям. Сразу видно, кто и в бою храбрец и во вседневной жизни не робок, кто равнодушен ко всему, кроме себя самого, а кто молодец над беззащитными, куражится, хоть и сам не шибко знатного роду, над нижними чинами, зато перед старшими стелется угодником.