— Я по личному делу. Только что договорился с ним по телефону.
— Понятно. Как пишется ваша фамилия, м — р Марлоу? И, будьте добры, ваше имя.
Я сказал. Она записала на длинном узком бланке и пробила его на контрольных часах.
— К чему вся эта показуха? — осведомился я.
— Для нас нет мелочей, — холодно ответствовала она. — Полковник Карне говорит, что самый заурядный факт может вдруг оказаться очень важным.
— Или наоборот, — заметил я, но до нее не дошло. Покончив со своей бухгалтерией, она подняла глаза и объявила:
— Я доложу о вас м — ру Питерсу.
Я сказал, что счастлив. Через минуту в обшивке открылась дверь, и Питерс поманил меня внутрь. Коридор был серый, словно на линкоре, по обеим сторонам шли кабинетики, похожие на тюремные камеры. У него в кабинете был звуконепроницаемый потолок, серый стальной стол и два таких же стула, серый диктофон на серой подставке, телефон и чернильный прибор того же цвета. На стенах висели две фотографии в рамках — на одной Карне красовался в форме и в белой каске, на другой — в штатском, за письменным столом и с непроницаемым видом. В рамку был также вставлен небольшой лозунг, стальными буквами на сером фоне. Он гласил:
ОПЕРАТИВНИК КАРНЕ ОДЕВАЕТСЯ, РАЗГОВАРИВАЕТ И ВЕДЕТ СЕБЯ КАК ДЖЕНТЛЬМЕН ВСЕГДА И ВЕЗДЕ. ИСКЛЮЧЕНИЙ ИЗ ЭТОГО ПРАВИЛА НЕТ.
Двумя большими шагами Питерс пересек комнату и сдвинул в сторону одну из фотографий. За ней в серую стену был вставлен серый микрофон. Вытащив его, Питерс отсоединил провод и запихнул микрофон обратно. И опять прикрыл фотографией.
— Меня бы за ваш визит уже выперли с работы, — объявил он, — да наш сукин сын поехал по делам какого — то актеришки — забрали за вождение машины в пьяном виде… Все микрофоны подключены к его кабинету. Заведение прослушивается насквозь. Я тут было предложил ему установить за зеркалом в приемной инфракрасную кинокамеру. Не клюнул. Наверное, потому, что у кого — то уже такая есть.
Он уселся на жесткий серый стул. Я рассматривал его. Неуклюжий, длинноногий человек, с худым лицом и редеющими волосами. Кожа у него была усталая, дубленая — видно, много бывал на воздухе в любую погоду. Глаза сидели глубоко, расстояние от носа до рта почти такой же длины, как и сам нос. Когда он улыбался, вся нижняя часть лица утопала в двух глубоких складках, тянувшихся от ноздрей к уголкам губ.
— Как вы можете это терпеть? — осведомился я.
— Садитесь, старина. Дышите глубже, не повышайте голоса и не забывайте, что оперативник фирмы Карне по сравнению с дешевой ищейкой вроде вас — то же самое, что Тосканини по сравнению с обезьяной шарманщика. — Он ухмыльнулся и помолчал. — Терплю, потому, что мне плевать. Платят прилично. А если Карне начнет обращаться со мной как с заключенным той английской тюряги, где он был начальником во время войны, я тут же возьму расчет и смоюсь. Что у вас стряслось? Я слыхал, вас тут недавно потрепали.
— Я не жалуюсь. Хотел бы заглянуть в ваши досье на ребят, у которых окошечки с решетками. Знаю, что у вас такие есть. Мне Эдди Дауст рассказывал, когда ушел отсюда.
Он кивнул.
— У Эдди нервы оказались слабее, чем требуется для фирмы Карне. Досье, о котором вы говорите, совершенно секретные. Ни при каких обстоятельствах секретную информацию нельзя сообщать посторонним. Сейчас я их притащу.
Он вышел, а я стал смотреть на серую корзину для бумаг, серый линолеум и серые кожаные уголки пресс — папье. Питерс вернулся с серой картонной папкой. Положил ее на стол и раскрыл.
— Мать честная, почему у вас здесь все такое серое?
— Цвет нашего флага, старина. Дух организации. Но у меня есть кое — что и другого цвета.
Открыв ящик стола, он извлек оттуда сигару длиной дюймов в восемь.
— Подарок, — объявил он. — От пожилого английского джентльмена, который прожил сорок лет в Калифорнии и до сих пор вместо?телеграмма? говорит?каблограмма?. В трезвом виде это почтенный старец, не лишенный внешнего обаяния. И на том спасибо. У большинства населения, включая Карне, и внешнего — то ни капли. В Карне столько же обаяния, сколько в подштанниках сталевара.
В нетрезвом виде клиент имеет странную привычку выписывать чеки на банки, которые о нем слыхом не слыхали. Но всегда выворачивается и с моей любезной помощью ни разу не попал в каталажку. Выкурим на пару, как индейские вожди, замышляющие хорошую резню.
— Сигары не курю.
Питерс с грустью посмотрел на огромную сигару.
— Я, вообще, тоже, — сказал он. — Подумывал преподнести ее Карне, Но для одного человека она великовата, даже если этот один человек — Карне. — Он нахмурился. — Замечаете? Слишком много я говорю про Карне. Нервишки, наверно. — Он бросил сигару обратно в ящик и взглянул на открытую папку. — Так что нам требуется?