- Мне присоединиться ль к празднику? - спросил он у утреннего неба.
Но не получил ответа.
5
Игорь крутил педали велосипеда. Велосипед был стар и тяжёл. Но дед Лазарь разобрал обе ступицы и хорошо смазал их, и теперь он катился почти бесшумно по грунтовой дороге, только цепь пощёлкивала на звёздочке и чуть восьмерило переднее колесо. По обочине росла высокая полынь. Её цветущие круглые головки засы́пали жёлтой пыльцой обе штанины. Игорь вдыхал полной грудью запах травы и горькой полынной пыльцы, нагретой дороги и свежего воздуха. Солнце светило в затылок, иногда большая тень от облака падала на траву. Высоко в небе стремительно пролетали стрижи. Или ласточки. Чем они отличались друг от друга, Игорь не знал. "Чиж - ласточкин муж. У деда спрошу".
У деда болела спина. А на почте надо было получить пенсию за него. Игоря там знали, деда тоже. Так что без велосипеда никак не обойтись: сперва в Пушкинские Горы, а после на базу - там аптека побогаче, кроме скипидарной мази вдруг ещё что посоветуют.
После "савкиного" мостика через Сороть дорога вела напрямик к Успенскому монастырю. К последнему месту успокоения поэта. Вдруг на самом повороте в Тригорское со стороны Маленец-озера выкатила кавалькада мотоциклов, красных, чёрных, зелёных, вонючих. Чадя сизым дымом и грохоча, они промчались мимо опешившего Игоря. "Яву" Игорь узнал, она принадлежала поселковскому местному "мачо" Серёге Панкову. Серёга этот был самолюбив, но не задирист. Утверждал, что он дальний прямой потомок Пушкина от Ольги Калашниковой - была такая крестьянская девушка в жизни Александра Сергеевича. До женитьбы. А на заднем сиденье "Явы", обняв спину Серёги и прижавшись к ней щекой, в голубеньком сарафане сидела Марина, которая Серёге не принадлежала. И поза её с растопыренными бёдрами была совершенно непристойной. Не может же она сидеть по-амазонски... как у Толстого говорят крестьяне, "на бочкю́" - уговаривал себя Игорь, снова треща велосипедной цепью. Но связь Марины с Серёгой его даже не покоробила, а зарезала. Растоптала. Раскатала в блин. "Вот так - да? Нашла себе другого? Как я, недорогого. Так он же тоже не будет Лизку твою... Он влюблён в себя настолько, что не ты его к себе, а он тебя к телу своему с брезгливостью допустит. Снисходительно. Одолжение сделает. Чтоб твой замысел осчастливить сестру исполнить, потребуется кто-то из этих в чёрных куртках, приезжих рокеров". Игорь знал, что наезжавших подобных мотоциклистов и автомобилистов Серёга за немалую мзду сопровождает по окрестностям. Рассказчик он был интересный, что правда - то правда. Родом из Кокорино, места тутошние знал великолепно. А учился в институте киноинженеров на электротехническом факультете. "Будущий оператор и телевизионщик. И не режиссёр, и не артист - но рядом с великими. На "Яве". Ты завидуешь! Нет. Я в бешенстве!" Игорь, бешено крутя педали, не замечал, что громко говорит вслух. "Как дай Вам Бог, значит, быть с другим! В не сношенных башмаках! На нестёртой подстилке!"
В голове пульсировало сердце. Он представил её на знакомом пляжном одеяле под красиво накачанным телом пра...правнука Пушкина. Он вспомнил её туманные полузакрытые глаза и пересыхавшие в такие минуты губы, лицо как у мадонны, и рухнул на обочину. Вскочил на ноги, пнул раму, сел на землю и, запустив пальцы в свою шевелюру, начал шипеть. Ударил кулаками в землю. Пальцы воткнулись прямо в планету и вырвали из неё траву с корнями. Он вскочил на ноги и зарычал сквозь зубы в равнодушное солнце, угрожая ему вырванной травой. Этому жёлтому карлику. Блестящему медному пятаку. Этим вонючим клочьям ваты из рваной стёганки зоотехника, вяло ползущим по небу. Этим козьим какашкам чёрных стрижей-ласточек, что сыпались сверху.
Въезжал он в Пушгоры со стороны Кокорино. Возле Серёгиного дома остановился. Долго давил электрический звонок на столбе тёмных старых ворот. Никто не откликнулся. Только пустолайка хрипло бесилась, просовывая чёрный нос в подворотню. Ладно, гадёныш, живи пока. Ведь и мамашка его сладко устроилась - завхозом на базе. Мамашка-то при чём? У колонки вымыл руки, горящее лицо, напился воды. От рычания болело горло, как от простуды.
На почте толпилась очередь - давали пенсию. У Игоря стояла рябь в глазах. Удавлю. Кастрирую. Её убью и себя.
- Паренёк, - спросила его впереди стоящая старушка, обернувшись несколько раз и тревожно вглядываясь в его лицо. - Тебе нехорошо?
Красивая, должно быть, у меня морда: фотографию на холодильник повесить, чтоб дети не лазали.
- А валидола у вас нет ли, баушка?
- Так есть-ко... Прихватило, что ль?
- Да. Наверно, погода... Давление скачет. Можно две? - спросил он, вытряхивая из стеклянного тюбика таблетки.
- Да возьми, конечно. Нам-то их только и оставили в аптеках. Вроде как рановато тебе на погоду реагировать.
- Перестройка, баушка. Теперь всё наоборот.
Игорь сунул одну таблетку в кармашек рубашки, а вторую кинул под язык. Мятная горечь растеклась во рту. Морда, надо полагать от того же корня, что и слово "мёртвый". И родственно французскому "merde" - дерьмо. Дрянь. Стерва. А "стерва" связано с немецким "sterben". "Ich bin sterbe", - последние слова Чехова.
Вот и всё. Её убивать нельзя. Себя глупо. Теле-мыло "Богатые тоже плачут", а красивые тоже дрочат. Мелодрама переходящая в трагикомедию. Дель арте. И Серёга тут не в курсах. Она мне мстит? Нет. О сестре печётся? Тоже нет. Развлекается от скуки. Увели девушку, прямо из стойла увели! Тоже мне, адвентист седьмого дня нашёлся! Не могу. Дауницу... Я же не зоофил! Не студент с физкультурного факультета - эти трахают всё с температурой 36 и 6, а могут и выше. У неё же слабоумие такой глубины, что дна не видно! Нет. А Марина? Потеряешь или уже потерял? Она же первая у тебя. И единственная. Как сказал бы Егор Осипович зоотехник Дантесов: "...ет". Валидол успокоил. Кровь уже не колотила в барабанные перепонки. Дышалось. "Хливкие шорьки пырялисть по наве". Зелюки, конечно, ещё хрюкотали, как мумзики, где-то глубоко в мове, но давление давило, не срывая клапанов, чувства чувствовали, стыд за истерику стыдил.
Игорь расписался в книге за деда, и кассирша отсчитала ему деньги. Он вышел на крыльцо. Домой, что ли, уехать в Питер? И хрена ль там делать? Театры разъехались. "Стояли вы на берегу. Не вы?" А кто? Наедут в августе абитуриенточки - а? Несовершеннолетние и совершенно летние, тёплые, загорелые. Раздолье! Разгуляй! При своей-то квартире! Он сел на велосипед и покатил на турбазу. Водки в магазине даже на турбазе нет. Придётся снова пить pervach "Дедов". Жрачки какой купить, тушенки, селёдки... Хотя у деда полны закрома - и погреб, и холодильник. "Pohreb" по-чешски "похороны". Ассоциации, однако...
Подкатил к аптеке. Но войти сразу не смог. У веранды ресторашки "Талон", по утрам и днём работавшей как столовая, стояла стайка давешних мотоциклов. Игорь подошёл к ней, к стайке. Среди трёх "цундапов" (семилеток, но почти новых), "кавасаки" (одна штука, красивая), был один старенький "харлей" - но всё-таки "харлей"! - и одна молодка-"ямаха". И "Ява" краснела среди них бедным родственником. Рокеры-то были явно не нищие. Не нуждающиеся трудящиеся. А скорей и не трудящиеся вовсе. Почему я не ношу с собой ножа? Дыр бы в шинах сейчас наколол бы! "Ява"-то тебе чего сделала? Игорь положил ладонь на заднее сиденье, и его снова обожгло. Вышел Серёга.