— Что это — в счет калыма? Мы так не уговаривались! — протестовала Мима, худая, как жердь, бледнолицая, остроносая. Она уже не хотела связывать себя с Оришевыми. На это у нее появились свои соображения. Ушей Батырбека тоже коснулся кой-какой слушок. Поэтому будущий сват особенно настаивал на своем.
— Не хочу, чтобы невеста голодала. Увянет.
— Это не твоя забота. Она еще не стала хранительницей огня в твоем очаге. Не ходи в мечеть раньше пятницы, все равно муллу не застанешь.
— В мечеть ходят не ради муллы, а чтобы исполнить долг правоверного. Я с Данизы глаз не спускаю. Забота о ней для меня — все равно что забота о сыне. Этой радости ты меня не лишай. Хочешь не хочешь, а я к тебе ходить буду, станешь ругаться — заберу Данизу к себе. Пусть живет у меня.
Мима ожесточилась духом от бедности и нездоровья и всячески цеплялась за дочь. Без калыма она решила ее замуж не отдавать. Деньги, одежда, живность — все это продлит существование самой Мимы.
— А я? Куда меня денете? Я останусь одна? — взвизгнула она злобно. Лицо ее еще больше заострилось, побледневшие губы сжались. — Одна в четырех стенах?
— И ты переезжай ко мне. Места хватит. Зачем вам тут горе мыкать? Вместе веселей, вместе легче с горем бороться. Каждый день сливочное масло и мед не обещаю, но голодать не будем.
Даниза жила на краю аула. Батырбек, проезжая на горные пастбища или возвращаясь оттуда, обязательно наведывался к ней, что-то привозил. Мима до сегодняшнего дня не сопротивлялась, принимала дары со словами: «Да вернет тебе аллах в большем количестве». Но тут, оказывается, забеспокоился старинный воздыхатель Данизы, уверившийся, что теперь, когда Айтека нет, девушка станет его женой. Забеспокоился и решил поторопить события. «Не может быть, — думал Батырбек, услышав про это, — Даниза поклялась, что будет ждать конца войны. Похоронка на Айтека придет, и то не поверит».
Однорукий агроном до войны не решался свататься ни к одной пригожей девушке, боясь отказа. Теперь, когда вокруг не оказалось достойных женихов, он осмелел, послал сватов к Данизе.
Мать не выдержала. Пусть дочь выйдет за агронома. Будет в доме человек в папахе, оградит их от бед. Не дай бог, чтобы немцы вернулись, но если все же придут — придется все равно забыть про Айтека, даже если к этому дню его не убьют и не искалечат. Так она всем и объявила.
Оришев потерял покой, ездил к работнику НКВД Бахову узнавать, скоро ли Айтека отпустят на побывку. Тот разводил руками — мол, покончим с бандитизмом, отряд вернется в казармы, видно будет. Батырбек теперь уже места себе не находил.
— Род Оришевых никто еще не обскакал. Мы своего не отдадим в чужие руки и на чужое не заримся, — говорил он жене. — Мы Данизу нарекли снохой, она будет нашей снохой.
— Все в руках аллаха, — отвечала богомольная и безропотная жена Батырбека, жившая одними сновидениями. Увидит во сне своего ненаглядного Айтека (видела она его почти каждую ночь) и, проснувшись, семенит к соседке — гадалке. — Лишь бы Айтек вернулся целым, — Она не тревожилась из-за Данизы — невест теперь хоть пруд пруди. Вернется сын — лучшую найдет. Но говорить об этом мужу не решалась.
Воинственно настроенный Батырбек отправился к Данизе. Девушки не было дома.
Мать Данизы ехидно усмехнулась:
— Не за сапеткой ли приехал? — Она была уверена, что Батырбек хочет забрать назад свои дары. — Во дворе она. Слава аллаху, еще не успели засыпать кукурузой.
«Неласково встречает. Значит, чувствует свою вину», — подумал Оришев и, не дожидаясь приглашения, взял табурет, сел посреди комнаты.
— Не за сапеткой я приехал. Пусть она стоит там, где стоит.
— Отрез дочь вернет сама.
— Я не крохобор. Не нужен мне и ситец. Своих подарков назад не беру. — Батырбек кипел от гнева, но старался сдерживаться. — Я приехал не за сапеткой. Я забираю твою дочь. Поняла? Нет на тебя надежды, ты ее не убережешь для жениха. А у меня она будет как за каменной горой.
Миму словно обухом по голове ударили: шутит он, что ли?
— Как это ты забираешь к себе мою дочь? Жениха-то ведь нет. Дай бог, чтобы он вернулся живым, но… Сам знаешь — похоронка на похоронкой идут… Я сама который месяц жду весточки от него, — она не называла мужа по имени: не полагалось.
— Все равно забору.
— Насовсем?
— Мой сын не на время сватался к ней. На всю жизнь!
— Он разве дома? — Мима сделала вид, будто не знает, где Айтек.
— Пока его нет. Пока, поняла? — Батырбек снял папаху, положил ее на колени, ладонью провел по лысеющей голове, покрывшейся испариной.