— Разбились в лепешку! — бросил кто-то ехидно.
Чоров понял намек, обозлился, но сдержал себя:
— Да, надо было разбиться в лепешку, но дать план. Так стоит вопрос для тех, кто печется о государстве. Сегодня речь пойдет об ответственности за невыполнение плана. Хватит нянчиться с саботажниками! Возможно, кому-то придется положить голову на плаху. Иными словами, принести жертву товарищу Плану, которому мы поклоняемся, как святому, служим верой и правдой. Иначе мы будем кормить фронт одними обещаниями. Я считаю, что надо наказать руководителя хозяйства с самыми низкими показателями. Того, кто плетется в хвосте, тянет район назад. Чего тут разглагольствовать? Доти Матович показал нам пример того, как можно коротко сказать о многом. Я предлагаю слушать не всех. На это у нас не хватит времени. Выслушаем одного и накормим его как следует молотым красным перцем, чтобы другим неповадно было.
— А если плохие показатели не у него одного? — Батырбек Оришев встал, одернул гимнастерку, сунул большие пальцы рук за пояс — Причины плохих показателей могут быть разные. У одних — климатические условия, в какой-то мере это безусловно уважительная причина; у других — низкая агротехника: сеяли по стерне; у третьих семена плохие, мороз побил растения. Всякое бывает…
— Клянусь, он говорит правильно. Надо разобраться. — Кураца поддержала Оришева. — Что значит — принести жертву? Зачем? Здесь не религиозный праздник.
— Дайте договорить! — Чоров поднял руку, призывая к порядку. — Подготовку вопроса поручим сельхозотделу, пусть разберется досконально. Дадим на это пять часов. Все данные у них есть. Надо только их обобщить и сделать вывод. Какой толк в говорильне? Если бы наши горы и наши слова превратились в золото, неизвестно, какая куча оказалась бы выше.
В зале нарастал шум. Все понимали — назревает критический момент; любой может попасть под горячую руку начальства и положить на стол партбилет. Никому не хотелось стать напрасной жертвой даже во имя «товарища Плана».
— Не верней ли будет, чтобы присутствующие сами назвали тех, кто действительно заслужил наказание? — предложил комиссар. — Битва за хлеб — та же атака. Если от танка прячутся солдаты, исчерпавшие боеприпасы, можно ли их обвинять в трусости? Справедливо ли поднимать на них руку?
— Правильно. Давайте все обсудим, по справедливости, цифры — это еще не все…
Чоров снова поднял руку, косой рубец у него на шее налился кровью.
— Сельхозотдел подготовит объективные данные. На заседании мы заслушаем «жертву», разберемся в деталях. Рубить сплеча не станем. Наше решение будет обоснованным.
— Давайте так, — нехотя согласился уполномоченный, и все заспешили к выходу, будто тот, кто выйдет последним, и будет принесен в жертву. Многие бросились к телефонам, чтобы получить свежие данные, сверенные с данными «Заготзерна».
Апчара не слишком волновалась за себя. Ее колхоз был одним из лучших, но ей хотелось большего, хотелось выглядеть в глазах Доти передовиком. Ей помогала Кураца черепицей, которую Апчара обменивала на мясо, яйца, масло. Точь-в-точь как делала сама Кураца, когда румынские артиллеристы занимали кирпичный завод.
— Способ испытанный, — смеялась Кураца.
Заседание перенесли на три часа дня, но актив не расходился, люди попрятались по углам, дожидаясь исхода дела. Подготовкой решения занимался сам Чоров. Аппарат же его готовил справку и срочно добывал необходимые документы. Чорова, конечно, обуревало желание сделать жертвой Батырбека Оришева, чтобы пригнуть к земле неподатливого, чересчур совестливого человека. Еще летом у них была схватка по поводу плана сдачи молока. Такие единоборства (так он это называл) Чоров проводил без свидетелей. Он запомнил на всю жизнь беседу с Батырбеком.
— Я рисковал своей жизнью и жизнью моего единственного сына, — сказал ему тогда Оришев, с трудом сдерживая гнев, — чтобы вернуть государству два миллиона рублей. Ни красть, ни заниматься очковтирательством и приписками, как бы тебе этого ни хотелось, я не буду. По пути, на которые ты меня толкаешь, я не пойду.
— На какой путь? Да разве это обман? Если бы ты присвоил два миллиона государственных денег, тебе влепили бы пулю в лоб. И все. А мы разве берем что-нибудь себе? Нет! Тысячу раз нет! Это же просто формальность — найти возможность поставить в отчете те цифры, каких от нас ждут.
— Я работаю не для отчета, а для людей.
— Ну ладно, Оришев. Попомнишь этот разговор! Я твоим носом землю буду пахать. Идеалист нашелся! Не вспашешь — не засеешь всю посевную площадь — пеняй на себя. Я теперь тебе спуску не дам.