— Ты не исключишь меня из партии, Чоров! — Далов говорил громко, задыхаясь. — Я не отдам тебе свой партбилет. Не отдам, слышишь, я партийные взносы платил не деньгами — кровью. Вот пометки об их уплате. — Далов стукнул кулаком по полоскам нашивок. — Ты бросил мне обвинение, а я возвращаю его тебе. Это ты, ты повинен в гибели хлеба. Никто с токов кукурузы не уносил. Ни одного початка! Ручаюсь за это головой. Пусть колхоз останется без семян, пусть ни грамма мы не раздадим на трудодни, но весь урожай пойдет в государственные закрома. Возможно, мы бы выполнили план. Однако по твоей милости нам его завысили! Кому-то занизили, а нам завысили. В схватке я, может быть, лишусь уже не руки, а головы, но тебя выведу на чистую воду. Я поеду в Москву, там все выложу. А вы голосуйте!.. — голос председателя «Верхнего Чопрака» дрогнул, из груди вырвалось что-то похожее на рыдание, на стон, но он мгновенно овладел собой и, резко повернувшись, направился к двери.
— Далов, подожди! — почти крикнул полковник. И строго заговорил: — Тебе еще не разрешили уходить. Грозишься вывести Чорова на чистую воду, а сам бежишь с поля битвы?! Не по-сталинградски это. А мы-то еще не высказались!.. Лично я верю тебе, Далов!
— Пусть бежит. Прикрывается, понимаешь, боевыми заслугами! — Чоров хотел еще что-то сказать, но понял, что сейчас лучше смолкнуть.
Далов остановился у самого выхода, будто собирался выскочить на порог, если у него захотят отнять партбилет.
— Я ведь тоже «сталинградец». Мы с тобой, можно сказать, подогревали один котел, в котором, как в аду, варились гитлеровцы. — В голосе Доти Матовича зазвучали тепло, дружелюбие. — Только в аду котлы, наверное, топят дровами, а мы кидали в огонь мины, бомбы, снаряды…
— И человеческие жизни, — хмуро отозвался от двери Далов.
— Справедливо: и жизнь людей. Не щадили также и собственной. — Доти Матович внимательно рассматривал награды Далова — три ордена и три медали. — «За отвагу» — это твоя первая боевая награда?
— Первая и самая дорогая.
— Почему?
— Этой медали я был удостоен, когда Родина не баловала нас наградами, когда солдат шел с винтовкой в руке против танка, бронетранспортера, шел на верную смерть, шел сотни верст пешком, а враг наседал, наступал на пятки, потому что ехал на машине…
— Это верно. Пешком прошагали от Бреста до Волги.
— Медалью «За отвагу» меня наградили за то, что я приказал затащить в подвал разрушенного дома орудия и ждать контратаки врага. Я догадывался, что гитлеровцы не захотят мириться с потерей станции Абганерово. Там у них был склад авиабомб, снарядов. И я оказался прав. Когда фашисты бросили против нас танки, моей батарее из двух орудий удалось подбить целых три машины. На нас обвалилась каменная стена, из-под нее меня и солдат извлекли лишь после боя.
— В станице Генераловской не приходилось бывать?
— Мы ее обошли слева, лишь краем задели.
— Друг ты мой! Мы же могли там встретиться. Там стоял штаб дивизии! А в Абганерово действительно обнаружили колоссальный склад боеприпасов. На самой станции не был?
— Как же! Все туда заворачивали. — Далов улыбнулся, застегнул ватник. — Подвал там нашли — настоящий винный бассейн.
— Правильно. Сотни бочек взорвались. Неплохое было винцо, неплохое.
— Я вино не люблю. Но пару кружек выпил для согрева: очень уж холодный день выдался.
— Я, брат, свое возвращение в строй этим вином отмечал. Рукавом закусывал.
Произошло то, чего боялся Чоров. Присутствующие с интересом слушали разговор двух «сталинградцев», а уполномоченный по району говорил с этим проклятым Даловым, как с задушевным другом. Родные души, видишь ли, встретились!
— Товарищ Чоров, — Кошроков миролюбиво, даже с оттенком просьбы в голосе обратился к председательствующему. — Нельзя исключать из партии «сталинградца». Он не подкачает, выправит положение. Тем более ты — сам знаешь — спутал карты, нарушил установленный им боевой порядок.
Чоров молчал, нервно чиркая карандашом по бумаге.
— Потом вы пошли к Дону? — Доти Матович не мог отказать себе в удовольствии вспомнить боевые дни.
— Да, но в обход, кружным путем. Через Котельниково.
— А мы домолачивали шестую гитлеровскую.
Чоров, не зная, что теперь сказать, как поступить, легонько постукивал ногтем по стакану.
— Ну, как, товарищи? — Доти Матович взглянул на собравшихся.
— Дадим «сталинградцу» срок?
— Дадим, конечно, дадим.