— Я позабочусь, чтобы о делах нашего района узнали все в республике. Поеду в Москву, но добьюсь своего.
— Может, тебя до станции довезти? — злобно хихикнул Чоров. — Ты не доедешь до Москвы. Даже до Кулова не доберешься.
— Письмо дойдет.
— Не дойдет. Прямо с почты его принесут в этот кабинет, и я положу его в папку, где уже хранится твоя биография. — Чоров кивнул головой в сторону сейфа. — Вон отсюда! Езжай, куда хочешь!.. — гаркнул он, окончательно потеряв власть над собой.
Пока Зураб на костыле ковылял к двери, Чоров успел добавить:
— …Отпрыск белогвардейский! Тебе бы, как и твоему настоящему отцу, домишко срубить в зоне вечной мерзлоты, а ты греешься под южным солнцем. Я ему должность предлагаю, доверие оказываю, а он…
— Бери себе эту должность! — возмущенно воскликнул Куантов, исчезая за дверью.
В приемной оказалось немало народу. Зураба встретили сочувственно, но он никого не видел, ничего не слышал и шел по улице, сам не зная, куда.
5. ЛОШАДЬ АЛЬБИЯНА
Конный завод «Марухский» был основан известным коннозаводчиком Гаруном Мамрешевым. Когда-то там содержалось сорок восемь кобылиц и четыре производителя. Хозяин ежегодно продавал десятки лошадей не просто для верховой езды, а «под седло самого шаха», как он сам любил говорить. Когда на Кавказ приехал великий князь Николай Николаевич со своим семейством, горцы преподнесли женщинам шелковую ткань тончайшей работы — весь отрез сквозь перстень протянули, а великому князю подарили редкого скакуна кабардинской породы, выращенного Гаруном Мамрешевым.
Отменными были скакуны для скачек. Например знаменитый Кариб, проданный в Англию за баснословную цену. Кариб участвовал в девятнадцати международных скачках; на двенадцати он взял первый приз, на шести — второй и лишь один раз занял третье место, и то потому, что мчавшийся на полкорпуса позади всадник тянул его за потник, облегчая путь своему коню. Англичанин, владелец необыкновенного скакуна, отдал его на год в качестве производителя в США и получил за это миллион долларов. При Советской власти конный завод пополнился новыми прекрасными лошадьми, элитными производителями, приносившими славу не только заводу, но и всей республике.
Конюшни, овеянные легендой о славном Карибе, были сожжены фашистами, уцелели лишь их мощные каменные стены. Но после освобождения предгорий Кавказа конюшни сразу же восстановили, посадили пирамидальные тополя, заново разбили клумбы, битым кирпичом засыпали дорожки. Название «конский санаторий» вполне соответствовало восстановленным конюшням, обращенным фасадами к Кавказскому хребту. Старые лошадники знали: лошади, как и люди, наделены чувством красоты.
Доти Кошроков позаботился, чтобы и вход в конюшни — просторное помещение, похожее на залу, привели в надлежащий вид — посыпали пол, украсили стены портретами знаменитых лошадей, приумноживших славу кабардинской породы, повесили чудом уцелевшую люстру. Вдоль стен даже расставили венские стулья, словно Доти Матович собрался проводить здесь беседы с лошадьми. В самих конюшнях были укреплены перегородки между стойлами, чтобы лошади не мешали друг другу. Вообще лошадь, если она здорова, чаще всего отдыхает стоя; однако есть немало лошадей, которые любят спать, лежа на мягкой подстилке.
В разгар уборки конюшен приехала Апчара Казанокова поздравить Доти Матовича с возрождением конзавода. Приехала не с пустыми руками, а с недоуздком, хранившимся у них дома еще со времен гражданской войны. Недоуздок с серебряными позументами был сделан когда-то ее отцом, Темирканом, для «военной» лошади, на которой он вернулся домой после установления Советской власти на Северном Кавказе.
Апчара застала Доти Матовича в леваде. Там переписывали лошадей, заводили на каждую «личное дело» — восстанавливали родословные. Серьезному испытанию подверглась способность Нарчо красиво писать. Ему было поручено изготовить аккуратные таблички с надписями, где бы указывались кличка, масть, класс кобылы и кличка ее родителей. Таблички эти надлежало прибить над входам в каждое стойло. То и дело Нарчо приходилось бежать к Айтеку и уточнять масть лошади — по «рубашке» иной раз ее трудно определить. Возраст устанавливал сам Доти Матович — по зубам. У некоторых кобылиц на морде уже выступала седина.
— Ты можешь отличить серую от вороной? — Айтек серьезно взялся учить Нарчо лошадиной науке.
— Могу.
— А гнедую?
— Коричневый корпус, черная окраска ног, гривы и хвоста.
— Правильно. А буланая как выглядит?