Доти опустился на табурет. Наступила тишина. Говорить больше было нечего. Взволнованная Апчара просто сказала, сколько надо было бы сдать кукурузы:
— Хоть бы по два пуда. Кто пощедрей, может, даст больше. — Сама она в уме уже давно подсчитала, сколько хлеба не хватает для выполнения плана. — Зерно свозите завтра с утра на колхозный двор. Учет буду вести я сама. Весовщиками будут старики из мельничного совета. Все.
Кураца поспешила добавить:
— Рабочие завода должны сдать столько же, сколько колхозники. Завтра с пяти утра я буду ждать их в колхозном дворе.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
1. ЗОВ ТРУБЫ
После митинга Кураца позвала гостей в небольшую комнатушку, носившую громкое название «кабинет». В нем, кроме однотумбового некрашеного стола с телефоном и нескольких расшатанных, «поющих» венских стульев, не было ничего. Единственное окно наполовину заложили битым кирпичом. Рачительный директор завода не могла тратить целые кирпичи на свои удобства. Подоконник украшал горшок с цветами и глиняный кувшин для воды.
— Я и знать не знал о вашем рабоче-крестьянском митинге, попал как кур в ощип, — смеялся дорогой гость, оказавшись в центре внимания. — Мне сказали: «Казанокова на заводе», я и завернул сюда, хотел сделать Апчаре сюрприз — представить зоотехника.
Анна Александровна в своем потрепанном пальтишке, закутанная в платок, села у окна рядом с комиссаром. Все ей было внове здесь — люди, уклад жизни. Живыми карими глазами она с интересом рассматривала окружающих, худыми натруженными руками разглаживая юбку на коленях. По бледному лицу молодой женщины было видно, что на коротком своем веку она знала немало горя. Анна и выглядела старше своих лет.
— Айтек рассказывал о тебе прямо с восторгом. — обратилась к ней с улыбкой Апчара, желая ободрить смущенную гостью.
— Айтек и Нарчо останавливались у меня. Эти несколько дней мы дружно прожили, хорошо, — скромно отозвалась Анна. — От них я и узнала о вашей свиноферме… Между прочим, со слов Каскула я знала, что свиней тут не слишком жалуют.
— Это точно. Дай волю кое-кому из наших верующих — заживо сожгут животных, — засмеялась Кураца.
— Есть и христиане среди кабардинцев. Но те моздокские. Я даже хотела поехать к ним поискать свинарок, — Апчара вглядывалась в лицо Анны, старалась понять, не испугалась ли она, захочет ли остаться среди людей, которые не выносят свиней. Даже ее заместитель по животноводству (она обязала его ежедневно докладывать о положении дел на свиноферме) каждое утро, подъехав верхом, лишь издали справлялся у свинарок, как идут дела, выслушивал жалобы и уезжал восвояси. Свинаркам он вообще не подавал руки.
— Анна, а как твоя фамилия?
— Крысько, — ответила гостья. Я — Анна Александровна Крысько.
— Мы будем звать тебя по имени, ладно? У нас отчеством редко пользуются. А откуда ты эвакуировалась?
— Из Харьковской области. Село наше Варваровка… — Анна понемногу разговорилась, преодолев скованность. Когда положение в районе Харькова стало тревожным, решено было вывести скот. Анне и двум ее помощницам пришлось туго.
— Скота гнали на восток видимо-невидимо, — рассказывала женщина. — Жара, пылища. Тащимся, куда глаза глядят. Непоенный скот одичал. Степь вся усеяна трупами телят, подудохлыми коровами. Мы втроем с Гошкой едем на арбе. Сколько дней мытарствовали — не помню. Нагнали нас немецкие танки. Часть скота гитлеровцы отправили на бойню, часть — прямо в Германию. Забрали у меня и двух моих девчат. Куда их увели — не знаю. Меня оставили, пожалели — из-за ребенка, что ли. Я нашла убежище в Ростовской области, на хуторе, где к тому времени не осталось ни лошадей, ни людей. Я заняла чью-то хатенку, хозяйничала, как могла. Потом появились люди. С ними зиму и прозимовала…
— А из родных у тебя кто-нибудь остался? — спросила Кураца.
— Писала домой, ездила: от нашего хутора десятка два печных труб осталось, больше ничего. И спрашивать некого было. Я снова вернулась на конзавод. Теперь вот к вам переехала…
Анна смолкла. Воспоминания о пережитом дались ей нелегко. Она побледнела и, кажется, с трудом сдерживала слезы. Доти Матович решил вмешаться и перевести разговор в другое русло.
— Война кончится, будем мемуары писать, — весело заговорил он. — Сам помышляю о целой книге воспоминаний. Но это потом. А сейчас скажи-ка лучше, Апчара, где Аннушка будет жить. Ферма далеко от аула, она, сама понимаешь, с ребенком. Ходить туда-сюда — подметок не напасешься.