Расселись в тени скирды.
— За первую капельку победы. Она обещает ливень. — Локотош поднял пластмассовый стаканчик с водкой. Это была последняя бутылка. Он ее берег для особого случая. — За тебя, комиссар!
Выпили. Первым заговорил Бештоев:
— По образованию я — юрист. С высшим образованием…
Апчару покоробило, когда Якуб опять заговорил о своем высшем образовании.
— Знаем.
— Не могу понять одного: почему немцы так зверски обращаются с военнопленными. Меня, например, послали за пленным немецким офицером связи. Три раза предупреждали: смотри довези в целости. Приехал за ним на легковой машине. После короткого допроса его отправили в штаб армии на той же «эмке». С комфортом. Уверен, и сейчас тот офицер живет неплохо. Отвоевался. А как поступили с Хуламбаевым? Живого в гроб заколотили и с самолета — бах! С собакой так не поступают… Разве человек, попадая в плен к немцам, теряет все права?!
— Теряет.
— Почему?
— На это есть много «почему», — проговорил Доти.
— Ну назови хотя бы два-три.
— Первое «почему»: мы ведем войну не обычную, которую ведут между собой разные страны. Война с фашизмом — это продолжение Октябрьской революции.. В ее основе — борьба идей. Кому стать рулевым человеческой истории — коммунистической идеологии или фашизму? Это война за идеал, за принципы. Она — классовая, затрагивает основы человеческих судеб всех народов, великих и малых…
— Малочисленных, я бы сказал. «Малых» народов быть не должно. — Локотош воспользовался случаем, чтобы высказать всегда волновавшую его мысль. — Не делим же мы генералов на высоких и низкорослых. Генерал остается генералом, и звание ему присваивается не в зависимости от его роста…
— Согласен.
— Народ — это звание, — Локотош воодушевился, — его не только надо носить с достоинством, но и всемерно отстаивать в борьбе. Вносить в общую копилку свой вклад. Воинское звание чаще зависит от боевых заслуг офицера. От подвига к подвигу — от звания к званию. Так и с народами…
Якуб возразил:
— Народ — младший комсостав, народ — средний комсостав, народ — старший комсостав и народ — генералитет. А рядовыми — те, кто не удостоился звания народа. Так, что ли?
— Смешной юрист. — Локотош повернулся к Бештоеву. — В общем строю — все равны. Равны и в бою. Но ты видел, чтобы в бою все воевали одинаково? Обязательно найдутся один или два труса. Нет-нет да и обнаружишь притворившегося раненым, когда все пошли в атаку. Такой печется не о победе, а о своей шкуре. Вот я спорил с комиссаром, не понимал его готовности погибнуть. Теперь вижу, он был прав.
— Возможно. Но мы отвлеклись. — Якуб сделал глоток водки, посмотрел на комиссара, который внезапно почувствовал неодолимую тяжесть сна. — На первое «почему» ты ответил. Второе «почему»?
— Война без пленных не бывает… Это понимают все. — На помощь комиссару пришел Локотош. — Но прошло то время, когда пленному пели: «Нет, не пленник ты мой, ты мне — гость дорогой…» Над комиссаром учинили издевательство… Еще не то будет. Чем больше враг одерживает верх, тем он безжалостней, беспощадней. Нетрудно представить участь тех, кто попал в немецкий плен. С них кожу будут сдирать на подметки.
— И немецкие солдаты? Они же из крестьян и рабочих. Это офицеры — сынки разных господ. — Апчара хотела найти какую-нибудь надежду на облегчение участи пленных в фашистских лагерях. — Солдаты?..
Якуб не дал договорить.
— Какие там солдаты?! Ерунда это. Вдолбили вам в головы: солдаты — наши классовые родственники, стрелять в нас не будут. В случае чего они повернут оружие против своих господ. А солдаты между тем что-то не поворачивают оружия. Идут и идут. Так что на бога надейся, а сам не плошай.
— С последней фразой я согласен, — сказал Доти, — мудрая пословица. Ты, юрист с высшим образованием, — комиссар подчеркнул слово «высшим» на этот раз не для того, чтобы пощекотать самолюбие Якуба, — учти, германский фашизм, прежде чем идти против идеологии рабочих и крестьян всего мира, сначала подмял под себя рабочее движение, обезглавил рабочий класс, заточил в тюрьмы вождей рабочего класса своей страны, потом пошел против нас. Наша задача вдвойне трудна. Мы должны изгнать врага со своей земли и вернуть рабочему классу Германии его идеалы. И в этой борьбе думать, как выжить, — значит быть предателем. Я спокойно думаю о смерти в бою. Она для меня награда. Я — в молодости чекист, я — комиссар. Первая пуля фашиста отлита для меня. Вторая для вас, коммунистов. А умереть в бою, в схватке с врагом, выполняя приказ: ни шагу назад, — лучшей смерти для коммуниста нет. Это как раз та смерть, о которой кабардинец сказал: смертью оседлал коня бессмертия… Мне легко воевать, я не о своей шкуре пекусь…