Голод окончательно помутил его сознание, и, почти не отдавая себе отчета, через несколько дней он спустился чуть ниже по склону Тенри Хедсток. Горный баран рухнул, окатив белоснежный снег кровью. И он упал рядом, жадно глотая багровый наст. А потом кинулся к трепыхающемуся телу, прокусил толстую кожу и начал лакать бьющую из артерии горячую жидкость.
Разум вернулся лишь через минуту, когда он, потяжелевший, уже отвалился от бездыханного животного. Его вывернуло. Он лежал в снегу, смотрел невидящим взглядом в темные небеса и чувствовал, как уходят силы. А затем желание выжить пересилило отвращение. Он вернулся к трупу и напился мерзкой остывшей жижи.
«Я одинок. Я ни для чего. Мне некуда идти. Мертвый выкидыш живого мира».
Он сидел, прижавшись к каменным плитам в выстроенной его народом шахте. Его бывшим народом. Скоро голод опять выгонит его наружу. К дышащим, живущим тварям, в чьих жилах течет его новая пища. Этого он больше не чурался. Боялся он того наслаждения, что приносил ему дующий из вентиляционного канала поток воздуха.
«Нет. Я еще не выродок, не отвратный монстр. Пока не забрал жизнь соплеменника. Пока не вцепился в глотку и не насладился последним вдохом».
Даже сон не мог принести избавления: тело отныне не нуждалось в отдыхе.
«Не выйти ли мне наружу? Сесть и ждать, пока вечная вьюга не занесет снегом с головой. Быть может, холод заморозит мои мысли, и я уплыву в благословенное небытие. И, когда-нибудь сошедшая лавина разрушит жалкое подобие тела, прервав мое существование, раз уж я сам на это не способен».
Внезапно он почувствовал приближение жизни. Перед глазами восстал образ горного барана, лежащего в замерзшей луже собственной крови. Он со всей силой сжал кулаки, чувствуя, как когти впиваются в ладони.
«Я контролирую себя. Я смогу. У меня получится».
Свет дня померк, скрытый приземистой фигурой. Белая меховая куртка до пят с глубоким капюшоном, отороченным мехом песца. Он понял, кто пришел и потому сжался, желая сейчас же сгинуть в очистительном огне.
- Л’крош! - она скинула капюшон.
Длинные каштановые волосы были заплетены под носом по древней традиции. Тяжелые косы закрывали рот и горло охотниц и следопытов от ледяных ветров и холода над землей. Воительницы же носили эту прическу, чтобы ничем не отличаться от мужчин, не желая снисходительности или поблажек в битве. Равноправие во всем. Правда, он слышал, что ходившие далеко купцы рассказывали о недалеких надземных племенах, что не знали этого обычая и распускали сплетни о бородатых дочерях подземного народа.
«Дороги домой мне нет. Отныне я лишен права. Я никто».
- Л’крош, сын мой!
- Не подходи ближе, прошу тебя, - застывшие губы и язык с трудом справились с забытыми звуками. - Твой сын умер неделю назад.
- Кем бы ты ни стал, что бы ни сделал, ты всегда будешь моим сыном. Запомни это!
- А если твой сын накинется на других твоих детей и убьет соседей, останется ли он твоим сыном? - он постарался отползти от нее подальше. - Не отвечай. Я не хочу знать ответа. Забудь меня.
- Не в силах матери забыть своего сына, - она села напротив. - А теперь ответь мне безо лжи. Ты уже напал на живого?
- Нет. Нет, мама, - он чувствовал колышущуюся внутри жажду. - Но я не смогу держаться. Это превыше меня.
- Тогда тебе придется уйти.
Она коснулась его руки. Обжигающее чувство жизни. Он прикусил губу, перебарывая себя.
- Отец… Ты сам знаешь… Я не смогу его переубедить. Ты уйдешь отсюда. Далеко, туда, где ты сможешь жить дальше.
- Но куда? - внутри была лишь пустота. Та, что никогда и ничем не заполнится. - Я больше ни для чего. Каждому нужно дело, смысл жизни. Я больше не ношу имени Резчиков Камня, а Держатели Вод отказались от меня. Все, на что я годен теперь, это быть мертвецом.
- Спускайся вниз, - он чувствовал боль и тоску в ее словах. - Иди на юго-запад, в равнины Вольных Городов. Там принимают всех. Быть может, и ты найдешь там себя.
- Хорошо. Так и сделаю, - он поклонился. Он не видел в этом ни смысла, ни надежды. Но уйти как можно дальше отсюда, от нее, было бы лучшим решением в его жалком оставшемся подобии жизни. - И прости меня.
- Ты мой навечно и всегда будешь в мыслях со мной, - она поцеловала его холодный лоб, поправила капюшон и направилась к выходу. - И сын…
- Да? - он постарался навсегда вобрать в себя родной образ.
- Если тебе придется… чтобы выжить… сделай это!
Невысокая фигурка исчезла за снежным бураном.
Мягкая тьма приняла его в свои блаженные объятья. Он не страшился мрака, ибо был частью его. Лоскуты серого тумана окутали мертвые члены, а холод и пепел утешили боль и жажду.
А затем мироздание померкло, и он осознал себя стоящим посреди галереи полиса. Это место он знал, как свои первые инструменты. Но он не помнил, как сейчас очутился здесь.
«Я же отправился вниз, к подножью Тенри Хедсток, - он сжал виски, пытаясь выдавить из памяти сгинувшие воспоминания. - Неужто жажда и голод настолько помутили разум, что я вернулся домой? Я должен бежать, пока меня никто не заметил».
Резные каменные поручни отделяли его от огромной вертикальной шахты Ремесленных Палат. Десятки галерей окружали витками спирали этот титанический колодец, заканчивающийся внизу куполом с подземными оранжереями. Стены шахты были покрыты панелями, испускавшими ровный золотистый свет. Цепкие лианы и плющ вились по виткам, а в воздухе стояли брызги от крохотных водопадов, нескончаемо падающих вниз.
На счастье, рядом никого не было. Он слышал далекие голоса, шаги по пологим галереям и другие звуки никогда не спящего полиса. Но на одном с ним круге лавочки вдоль стен пустовали, пруд возле каверны не оккупировала бессонная детвора и лишь несколько автоматов продолжали вечную работу, не обращая внимания на чужого.
Против воли он шагнул к округлой каменной створке под многоцветным панно. Пальцы скользнули в четыре углубления и машинально нажали на упрятанные в глубине кнопки, выбив по ним замысловатую дробь. В скале тихо зажужжали противовесы, и круглый люк откатился в стену, открыв проход в мастерскую отца.
«Нет! Мне здесь не место! - он замер на самом пороге, не понимая, ни как, ни зачем очутился здесь. - Но когда еще я увижу это место? Через сколько веков я, бессмертный, смогу вернуться назад без страха и боли? Или же намного раньше кол пронзит мое сердце, а прах после костра развеют на четыре стороны?»
Потолок осветился, стоило ему зайти в комнату и наступить на скрытую под полом панель. Он медленно двинулся вдоль стен восьмиугольного зала, любуясь выставленными шедеврами. Мозаики из полудрагоценных камней изображали надземную природу, битвы из эпосов или сцены жизни полиса. Сверкающие панно открывали красоту подземных галерей, тайны чистейших озер и шедевры грандиозных пещер. Каменные миниатюры складывались в истории о затерянных городах, баснословных сокровищах и сражениях с кровожадными монстрами.
Он помнил краски, но отныне не мог их видеть. Теперь весь мир заполняли серые цвета послесмертия. Но он помнил, потому что в детстве день за днем проводил здесь, играя и наблюдая, как отец алмазными сверлами вытачивает из необработанных минералов и булыжников эту красоту. Известный мастер всегда верил, что старший сын продолжит дело. Останется одним из Резчиков Камня. И до сих пор Лакрош помнил тень, что застлала лицо родителя, когда он сообщил о решении учиться у Держателей Вод. Он получил свое благословение, но больше никогда не удостоился любящей улыбки старика.
На столе, под ярким светильником, в окружении инструментов и увеличительных стекол лежала вырезанная из нефрита посмертная маска. Его маска. Он подошел и коснулся рельефного лица, за которым прятался предназначенный для праха сосуд.
- Что ты здесь делаешь? - его новые чувства подвели, не предупредив о вошедшем.
- Отец… - маска выпала из пальцев, глухо стукнув по рабочему столу.
В волосах, заплетенных в двойные косы и украшенных стальными нитями, прибавилось седины. Долгое, в пол, коричневое шерстяное одеяние скреплял на животе пояс из гравированных разноцветных каменных плиток. Одеяние мастера, не знающего дефектов.