Из нижнего окошка высунулась женская головка — волосы подстрижены, как и полагается им быть, глаза — унылы, к груди книга прижата. Головка перегнулась румяным лицом кверху.
— Ванька! Павлушка! Черти!!.. Да не могу же я! Черти! Поедемте за город! Смотрите, солнце-то!!..
С балкона — угрюмое молчание. В молчании — чуткая настороженность слишком хорошо знакомых со сладостью падения. Закон Мальтуса-Рикардо не цитируется больше.
— Ванька! Павлушка! Можно к вам?
Молчание. Смотрят друг на друга испытующе: румянолицый гигант Ванька с американским тяжелым подбородком и с профилем Шерлока Холмса — на черномазого вертлявого Павлушку, которому природа на смех отпустила черные сросшиеся брови и суровые глаза.
— Ну, — говорит первый, встряхивая упрямыми белокурыми вихрами.
— Ну, — отвечает второй, глядя в упор строгими глазами, в которых, тем не менее, чертики, — и в книгу:
— Учение Мальтуса о необходимости «нравственного воздержания» низших классов от брачной жизни подвергалось с течением времени любопытному превращению в доктринах «неомальтузианцев»…
— Ванька! Павлушка! Ну, подождите же!.. — скрылась подстриженная головка в комнату, испустив горестный крик отчаяния. И снова — заупокойное:
— …На что действует магнитное поле? Разумеется, не на саму проволоку, не на железо и не на медь, а на то электричество, которое в этой проволоке передвигается… ну, подождите же, черти!.. передвигается…..
Смеется солнышко, купаясь в майской нежности воздуха. Томно чирикают воробьи на крыше, разопрев от перегретого железа. Мрачно гудит рабфаковская братия…
Пропустим времени столько, чтобы в течение его можно было прочесть и усвоить — Павлу и Ивану — главу 5-ую «Политэкономии» Богданова о «главнейших изменениях общественной психологии в периоде машинного капитализма», а рабфаковке Марусе «Электричество» по учебнику Краевича. Это отнимет у них приблизительно полтора часа. По прошествии этого срока…
— До-воль-но! — вдруг срывается Павел, перед носом опешившего товарища захлопывая книгу. — До-воль-но!.. Который час, Ванька?
— Ты, во-первых, не кричи, — вставая в свою очередь, говорит рассудительный Иван, — во-вторых, никогда так резко не захлопывай книги: если бы я на сантиметр ниже держал нос, ты бы его прихлопнул, как пить дать, а в-третьих — незачем спрашивать о часе, когда над головами солнце…
— Обстоятельно! Здорово обстоятельно! Ха-ха!.. — Павел задрал нос кверху, сморщился под колючим золотом лучей и, неожиданно, чихнул… Что?.. Да-да, чихнул. Событие как будто незначительное, но оно было чревато. Вот смотрите.
Мы сказали: неожиданно.
От неожиданности Иван выронил книгу, и она упала вниз, на зеленый коврик, Маруся не замедлила высунуть из окна голову, но это уже к делу не относится, и что она крикнула со смехом — тоже не важно. По двору проходил дворник Карп. Рабфаковцы склонились к нему через перила.
— Товарищ Карп, — сказал Иван, — будь добр, брось сюда книгу…
— Доучились, и книги из рук валятся, — философски заметил Карп, приступая к выполнению просьбы.
В это время стекло балконной двери лопнуло — звякнуло, посыпались осколки… а над склоненными головами юношей свистнуло что-то, будто тонкий проволочный бич рассек воздух.
Карп книгу бросил с новым замечанием:
— А стекла нечего бить, они денег стоют!..
Ребята книгу, словно голубь-кувыркун затрепыхавшую в воздухе, поймали и обернулись к двери с намерением выругать хорошенько любителя купеческой забавы. Там, однако, никого не оказалось.
— Странно, — сказал гигант Ванька, — ты слышал, как свистнуло?..
— Да, — отвечал черномазый Павлушка, — и если бы мы не перегнулись через перила, нас свистнуло бы по башкам.
— Мы потому перегнулись, что я уронил книгу.
— А ты уронил книгу, потому что я чихнул.
— А твой чих вызван был солнечными лучами, когда ты хотел по моему совету посмотреть на солнце, чтобы узнать время…
— Да. Но ведь я первый сказал «довольно» и захлопнул Богданова, и я же спросил тебя про время.
— Ладно, — сдался Иван, — твой верх… Однако что это за чертовщина?..
Чертовщину рабфаковцы не разгадали, хотя сделали добрую сотню предположений; после этого они занялись яичницей, в приготовлении которой приняла активнейшее участие вихрем взлетевшая по лестнице Маруся Синицына.
Всякий знает, как делается яичница, и какой разговор ведет между собой молодежь, у которой язык без костей и подвешен хорошо. Потому ни о разговоре, ни о приготовлении яичницы мы распространяться не станем.
Яичница на столе; разговор принимает направление, характеризующее рабфаковцев: