Рассказывал он все подробно, спокойным и ровным голосом, будто речь шла не об убийстве, а о чем-то совершенно обыденном. За точность рассказа я могу ручаться, поскольку взял его я из записной книжки Ленстрейда. Он же, в свою очередь, записал рассказ заключенного слово в слово.
– Вам не так уж важно знать, почему я ненавидел этих людей, – произнес Джеферсон Хоуп. – Достаточно сказать, что они виновны в смерти двух человек – отца и дочери. И поплатились за это собственными жизнями. С того момента, как они совершили это преступление, прошло слишком много времени, и мне не удалось бы привлечь их к суду. Но я знал, что они виновны, и решил, что сам буду их судьей, присяжными и палачом. Будь вы на моем месте, то как и любой настоящий мужчина, поступили бы точно так же.
Девушка, о которой я говорил, была моей невестой двадцать лет назад. Против собственной воли ее выдали замуж за некого Дреббера. Это замужество ее и убило. Накануне ее похорон я снял с пальца покойной обручальное кольцо и поклялся, что убийца перед смертью увидит его и поймет цену совершенного им преступления, за которое он понес эту страшную кару. С этим кольцом я не расставался. Так вот, я гонялся за Дреббером и его спутником по двум континентам, прежде чем мне удалось их настичь. Они пытались взять меня измором – не вышло. И если я завтра умру – а случиться это может когда угодно – я умру с мыслью о том, что выполнил свою работу. И выполнил ее достойно. Они оба нашли смерть от моей руки. В жизни у меня не осталось больше ни надежд, ни желаний.
Они были богаты, а я беден, и потому мне было не так-то легко их выследить. Я приехал в Лондон с пустым карманом и решил, что нужно найти работу, чтобы не умереть с голоду. Править лошадьми и ездить верхом для меня так же легко, как и ходить пешком. Вот я и обратился в контору наемных кэбов и вскоре получил работу. Каждую неделю я обязан был отдавать определенную сумму своему хозяину, а все, что оставалось – шло мне в карман. Конечно, деньги не ахти какие, но наскрести на жизнь удавалось. Самое трудное для меня оказалось разбираться в улицах – таких лабиринтов, как у вас в Лондоне, я еще ни в одном городе не видел. Но потом я раздобыл карту города, запомнил адреса крупных гостиниц и основных вокзалов, и дело пошло на лад.
Прошло немало времени, прежде чем я вычислил, где поселилась моя парочка. Я спрашивал везде и всюду и все-таки разыскал их. Они снимали меблированные комнаты в Кэмберуелле, по ту сторону от реки. Найдя их, я понял, что мне, наконец, улыбнулась удача. Для того, что бы им было труднее меня узнать, я отрастил бороду. Оставалось теперь следить за каждым их шагом, что бы на этот раз им не удалось ускользнуть.
Я боялся, что в любую минуту они могут скрыться. И потому мне пришлось не отставать от них ни на шаг. Иногда я ехал за ними в своем кэбе, иногда пешком – но ехать даже лучше, ведь так им было труднее скрыться от меня. Теперь я мог работать только по ночам или рано утром, и потому скоро задолжал своему хозяину. Однако, меня это не особо заботило – главное, что теперь они оказались у меня в руках.
Но они были очень хитры. Должно быть, они допускали, что за ними могут следить, и потому нигде друг без друга не появлялись, а после полуночи вообще никогда не выходили из дому. Я колесил за ними по городу две недели подряд и ни разу не видел их поодиночке. Дреббер почти всегда напивался, но Стенгерсон каждый раз был настороже. И днем, и ночью я следил за ними, а подходящего случая все не подворачивалось. Но отказываться от своей затеи я не собирался – я чувствовал, что скоро настанет мой час. Единственное, чего я боялся – что эта штука у меня в груди лопнет раньше, чем я успею закончить свое дело.
Дреббер и Стенгерсон жили на Торки-террас. И вот однажды вечером, проезжая по этой улице, я заметил, что к дверям их дома подъехал кэб. Затем вынесли багаж, вышли Дреббер со Стергерсоном, сели в кэб и поехали. От страха у меня сжалось сердце – что, если они решили уехать из города?! Я подхлестнул лошадь и поехал за ними. Они вышли у Юстонского вокзала. Я, попросив мальчишку присматривать за моей лошадью, направился за ними на платформу. Они спросили, когда отходит поезд на Ливерпуль. Дежурный ответил им, что поезд только что ушел, а следующий отправится через несколько часов. Это неожиданное известие огорчило Стенгерсона, но Дреббера, казалось, даже обрадовало. На вокзале царила ужасная суматоха, но мне это даже было на руку, так как мне удалось встать к ним поближе и подслушать весь их разговор. Дреббер тогда сказал, что у него осталось одно незаконченное дельце, и пусть, дескать, Стенгерсон его подождет, а он скоро вернется. Его секретарь запротестовал, напомнив, что они договорились везде ходить только вдвоем. Дреббер ответил, что это весьма деликатное дело, и он должен пойти один. Я не смог расслышать, что ему на это возразил Стенгерсон, но Дреббер, разразившись бранью, сказал, что Стенгерсон – всего лишь секретарь, которого он нанял, и которому запрещено вмешиваться в дела своего хозяина. Секретарь, видимо, спорить с ним не стал, но условился, что в случае, если Дреббер опоздает на последний поезд, Стенгерсон будет ждать его в гостинице «Холидейз Прайват». Дреббер ответил, что прибудет на платформу раньше одиннадцати, и ушел.