Уже четыре дня Торранс сидел в Конкарно. На почте ему дали оригинал телеграммы — она была написана печатными буквами. Приемщица вроде бы припоминала, что депешу отправляла женщина, и Торранс трудился не покладая рук — составлял списки всех, кто приехал незадолго перед тем в Конкарно из Парижа, да и опрашивал чуть ли не по двести человек ежедневно.
— Так называемой непогрешимостью комиссара Мегрэ мы сыты по горло, — заявил адвокат Лиотар одному из журналистов. И указал на историю с дополнительными выборами в третьем округе, которая вполне могла бы подтолкнуть кое-кого к развязыванию политического скандала. Следователю Досену тоже доставалось, и эти нападки, далеко не всегда деликатные, часто вгоняли его в краску.
— У вас пока нет никакой зацепки?
— Ищем. В этом деле заняты десять наших сотрудников, иногда подключается еще кое-кто. Работы у нас невпроворот, ведь некоторых свидетелей мы допрашивали по двадцать раз. Люка надеется найти портного, который сшил синий костюм.
В полицию, поскольку дело Стевельса получило широкую огласку, поступали ежедневно сотни писем. Почти все они наводили на ложный след и заставляли сыщиков терять массу времени. Тем не менее любые сведения тщательно проверялись. Выслушивали даже сумасшедших, которые уверяли, будто могут сообщить нечто важное.
Без десяти час Мегрэ вышел из автобуса на углу бульвара Вольтера и, по привычке бросив взгляд на окна своей квартиры, слегка удивился, увидев, что окно в столовой закрыто, хотя солнце светило вовсю. Тяжело ступая, он поднялся по лестнице, толкнул дверь, но та не отворилась. Обычно жена, переодеваясь, запирала дверь. Поэтому Мегрэ открыл ее своим ключом и, очутившись в облаке голубоватого дыма, кинулся на кухню, чтобы выключить газ. В кастрюльке чернела спекшаяся масса, некогда бывшая куриным рагу. Мегрэ открыл все окна, и, когда спустя полчаса явилась, запыхавшись, жена, она застала супруга жующим хлеб с сыром.
— Который час?
— Половина второго, — ответил он спокойно.
Ни разу в жизни Мегрэ не видел свою половину в таком состоянии. Губы у нее дрожали, шляпка сбилась набок.
— Пожалуйста, не смейся!
— А я и не смеюсь.
— И не брани меня. Я не могла поступить иначе. И вообще, хотела бы я видеть, что бы ты сделал на моем месте. Боже мой, подумать только — вместо обеда ты ешь хлеб с сыром!
— Что-то произошло у зубного врача?
— Да я там даже и не была. С одиннадцати часов я сидела в центре Антверпенского сквера и не могла двинуться с места.
— Тебе стало дурно?
— Разве мне когда-нибудь бывало дурно? Нет, это из-за малыша. Когда же он в конце концов начал плакать и топать ножками, я выглядела просто как похитительница детей.
— Какой малыш? Откуда взялся малыш?
— Я рассказывала тебе о даме в синем костюме и о ее ребенке, но ты меня никогда не слушаешь. Я имею в виду даму, с которой познакомилась на скамейке в сквере, пока ожидала своей очереди к врачу. Сегодня утром она внезапно убежала, попросив меня минутку присмотреть за ребенком.
— И не вернулась? Куда же ты девала малыша?
— В конечном счете она вернулась — ровно пятнадцать минут назад, а я схватила такси и помчалась домой.
— Что же она сказала, когда возвратилась?
— Самое интересное, что она вообще не сказала ничего. Как флюгер, вращалась я в центре сквера рядом с ребенком, который орал так громко, что на нас все оглядывались. И наконец заметила, что на углу проспекта Трю-дэн остановилось такси, а затем увидела и белую шляпку. Представь себе, эта особа даже не вышла из машины. Просто приоткрыла дверцу и сделала мне знак рукой. Мальчик бросился вперед, и я испугалась, как бы он не попал под колеса. Но малыш подбежал к машине раньше меня, а когда подоспела я, дверца такси уже закрылась. Дамочка только крикнула: «Завтра! Я вам все объясню завтра! Извините». Она даже меня не поблагодарила. Таксомотор умчался в сторону бульвара Рошшуар, затем повернул налево к площади Пигаль.
Умолкнув, госпожа Мегрэ перевела дыхание и таким резким движением сняла шляпу, что волосы ее растрепались.
— Тебе смешно?
— Нет, конечно.
— Ну признайся, что тебе все-таки смешно. Ведь дама на два часа оставила своего ребенка с незнакомкой. Она даже не знает моего имени!
— А ты знаешь, как ее зовут?
— Нет.
— Может быть, тебе известно, где она живет?
— Я не знаю ничего, кроме того, что не попала к врачу, что мое чудесное рагу сгорело, что ты сидишь за столом и ешь сыр, как… как…
Не найдя подходящего слова, госпожа Мегрэ заплакала и пошла в спальню переодеваться.