Я покачал головой:
— Потому что Дженкинс не готов ради нее умереть.
— А тебе не приходило в голову, что умирать ради кого-то, возможно, не стоит?
— Я думаю об этом каждый день. — Сердце сжалось от чувства вины.
— Я не об этом. И тебе тоже перестать бы из-за этого убиваться. Сколько можно уже.
— Перестану. Но только не сегодня.
Он вздохнул и потер переносицу.
— Слушай, разговоры ничего не изменят. Мы оба знаем, что ты все решил.
Я кивнул. Я защищал Иззи уже много лет и не собирался прекращать сейчас, хоть и знал, что будет больно.
Мимо по коридору прошел Грэм, но заметил нас и вернулся.
— Вот ты где. — Он помахал передо мной листом бумаги. — Новый маршрут.
Мы с Торресом оттолкнулись от стены, и я забрал у Грэма бумагу.
— Кундуз? — прочел Торрес, заглянув мне через плечо.
— Она добавила два северных вилаята, — сказал Грэм. — А я думал, сенатора Лорен интересует юг. И команда шахматисток.
— Точно, — ответил я и всмотрелся в поправки, внесенные, очевидно, Иззи.
Она что-то затевала.
Глава четвертая Иззи
Сент-Луис
Ноябрь 2011 года
Сердце ушло в пятки; самолет накренился, крыло за окном пылало, языки пламени вырывались из горящего двигателя и развевались, как хвостовые перья жуткой птицы феникса. Двигатель заглох, из него повалил дым, но на смену шуму мотора вскоре пришли другие звуки.
Визг — человеческий и металла. Скрежет механизмов. Высокочастотный звук перегруженного второго двигателя, который пытался работать за двоих.
Я не могла дышать и думать, могла лишь слушать крики пассажиров. Мы уже не летели, а падали, накренившись влево. В ребра вонзился подлокотник. Распахнулись багажные полки, посыпались сумки и чемоданы. Что-то больно ударило меня по плечу. Кто-то снова закричал.
Я вцепилась в руку Нейта.
— Один двигатель отказал, — Нейт крепче сжал мою ладонь, — но все должно быть…
Правый двигатель закашлялся и заглох.
Салон заполнили крики.
Разве это возможно? Разве может такое произойти? Мы лишились обоих двигателей. Умом я понимала: мы падаем. Падаем.
Должно быть, я произнесла или выкрикнула эти слова вслух, потому что Натаниэль повернулся ко мне, приложил ладонь к моей щеке и склонился ближе, будто хотел укрыть меня от происходящего вокруг.
— Посмотри на меня, — велел он.
Я оторвалась от созерцания конца света за иллюминатором и заглянула в его голубые глаза, пока все вокруг не исчезло и не остались только они.
— Все будет хорошо. — Он был так спокоен, так уверен.
Но говорил полную чушь.
— Как это все будет хорошо? — шепотом выдавила я.
Мы летели вниз; когда второй двигатель заглох, самолет перестал крениться на сторону, но по-прежнему падал вертикально.
— Сохраняйте спокойствие! — выкрикнул кто-то из бортпроводников.
Самолет вздрогнул: казалось, он развалится в любую секунду.
Я проглотила крик и сосредоточилась на Нейте.
— Говорит капитан, — раздался напряженный голос в громкоговорителе. — Приготовьтесь к удару.
Мы все умрем.
Пульс грохотал так громко, что я больше ничего не слышала: лишь какофонию криков других пассажиров и шум своей крови в ушах.
Глаза Нейта округлились, он отпустил мою щеку, но руку по-прежнему сжимал. Мы машинально следовали инструкциям бортпроводников.
— Приготовьтесь к удару! Приготовьтесь к удару! — по очереди выкрикивали они. — Опустите головы! Наклонитесь вперед!
Я сложилась пополам, уткнулась лицом в колени и накрыла голову правой рукой. Левой я по-прежнему держалась за Нейта. Мы падали.
— Все хорошо, — твердил он, приняв такую же позу. Бортпроводники повторяли инструкции. — Смотри на меня. Ты не одна.
— Не одна, — повторила я; мы так крепко сцепили руки, что ладони и пальцы сплавились друг с другом.
— Приготовьтесь! Приготовьтесь! Приготовьтесь! Опустите головы! Наклонитесь вперед!
Моменты жизни не пронеслись перед глазами. Душа не заплакала о том, что я ничего толкового не достигла, зря прожила свои восемнадцать лет на этой планете. Никаких откровений, о которых сообщали люди, пережившие околосмертный опыт, я не испытала. Потому что этот опыт не был околосмертным.
Это и была смерть. Настоящая смерть.
Серена…
— Приготовьтесь к удару!
Мы будто врезались в кирпичную стену, и меня швырнуло вперед, ремень безопасности вонзился в живот, а руки и ноги обмякли и упали вперед сами по себе.
Самолет завалился влево, и бок пронзила резкая боль. Затем мы на долю секунды повисли в невесомости и снова ударились о землю, как камень, брошенный в озеро и несколько раз отскочивший от воды.