— Не я? — Он выглядел испуганным.
— Вот именно, Годзилла,[23] — сказал Вон. — Ты слышал своего хозяина и повелителя?
— Не я? — повторил Хьюго, на сей раз хнычущим голосом.
— Нет! — тявкнул старик. — Займись полировкой латуни, Хьюго. И делай то, что скажет тебе мистер Вон. Ясно?
Плечи Хьюго поникли.
— Да, мистер Хендрик. — Он медленно вышел из комнаты. Джесси было до слез жалко его.
— Ладно, ребята. Пора прогуляться. — Вон указал похожим на молоток большим пальцем на дверь. — Нам с мистером Брассом нужно потолковать.
Ричард придержал дверь для Джесси и пыхтящего от гнева доктора Торнтона. Он собирался последовать за ними, когда с удивлением увидел, как Вон достал из бокового кармана брюк флягу и отвинтил крышку. Последний раз он видел человека с флягой в кармане во время сухого закона. Возможно, они вернулись в прошлое. Или Вон начитался Дэшила Хэммета[24] — если он вообще умеет читать.
Когда инспектор закрывал дверь, Вон сделал большой глоток из фляги.
— Клевое у вас местечко, мистер Брасс, — услышал он насмешливый голос частного детектива. — Но не сравнить с Акапулько.
До прибытия Вона жизнь в старом доме текла по более-менее установившемуся распорядку: завтрак между восемью и девятью; поездки в Филлипскилл или Тэрритаун за газетами, журналами, книгами (библиотека Брасса, судя по всему, перестала обновляться со времени Уильяма Дина Хауэллса[25] и Ф. Мэрион Крофорд[26]), сигаретами и туалетными принадлежностями, затем ленч в полдень, а позже — прогулки по поместью или к полузатонувшему причалу либо другие занятия: Джесси вязала для Ричарда пуловер с помощью спиц и шерсти, купленных в филлипскиллском универмаге; Алистеры играли в покер на зубочистки, или же Элизабет раскладывала пасьянс, покуда ее муж изучал приобретенный в Тэрритауне бюллетень скачек; доктор Торнтон читал последние номера «Плейбоя», игнорируя медицинские журналы, пересылаемые ему по почте из Саут-Корнуолл а; двое молодых людей читали книги в бумажных обложках, старательно избегая друг друга (Линн задирала нос, демонстрируя свое негодование Киту, который принимал это покорно, как пес, и выглядел таким жалким, что ей хотелось обнять его и заверить, что все в порядке, хотя это отнюдь не соответствовало действительности); Корнелия Оупеншо пожирала Кита алчными взглядами, хотя внешне ее поведение не выходило за рамки приличий. Что же касается старого лиса Квина, то он наблюдал за всеми, но старался держаться поближе к хозяину дома, который хотя и смешивался с гостями, но держался отчужденно, прислушиваясь к нюансам, как старый дирижер к новому оркестру, с дьявольской улыбкой на бледных губах, что никак не способствовало поддержанию душевного покоя. Но даже это стало рутиной, и вскоре большинство гостей предпочло игнорировать Хендрика Брасса, если только он не обращался к ним непосредственно. В таких случаях они отвечали ему с деланой улыбкой, словно он мог ее видеть.
Появление Вона изменило ситуацию в худшую сторону. Казалось, гости внезапно оказались заключенными в огромную сферическую ухмылку, откуда не было спасения.
Подобно инспектору, Вон, очевидно, понял, что представляют собой Алистеры — он постоянно рассказывал о ловких мошенничествах, с которыми ему приходилось сталкиваться, и, притворяясь, будто забыл какие-то детали, обращался к ним за помощью. Это выводило супругов из себя, поскольку Вон взывал к их опыту в присутствии старого Брасса, который слушал в загадочном молчании.
На доктора Торнтона он изливал застарелую вражду к медицине. Все врачи, заявлял Вон, мясники, вымогатели или шарлатаны. Доктор страдал, сохраняя достоинство. Но с каждым часом ему было все труднее держать себя в руках, особенно когда Вон при его появлении издавал негромкое утиное кряканье. Торнтон дергал себя за усы, скалил пожелтевшие от табака зубы и сжимал кулаки. Однако Вон никогда не доводил дело до вспышки. По-видимому, это служило для него забавой.
С Корнелией Оупеншо он применял однообразную технику, рассказывая ей сальные истории. Вначале она уходила из комнаты или разражалась невнятными протестами. Но инспектор обратил внимание, что порог ее возмущения со временем становился все ниже, покуда она наконец не перестала уходить и протестовать и не начала слушать, симулируя абсолютную глухоту.
По отношению к Палмеру Вон использовал тактику называемую «как мужчина с мужчиной». Она состояла из толчков в ребра, подобных знакам препинания («Ты знаешь, что я имею в виду, дружище» — и толчок в роли восклицательного знака), сильных хлопков ладонью между лопатками, заставлявших Кита пошатываться, несмотря на внушительные габариты («Что бы ты сказал, приятель…» — и хлопок в качестве вопросительного знака), и тычков в грудь указательным пальцем, напоминающих ряд стежков на швейной машинке («Держу пари на твою жвачку, парень…» — и тук-тук-тук), всегда в абсолютно дружеской манере, что делало невозможными какие-либо обиды и только лишало Кита дара речи. При виде Вона он потихоньку отходил назад или в сторону, словно неожиданно столкнувшись на ринге с боксером, превосходящим его по разряду. Смотреть на это было неловко. Вопрос заключался в том, как долго он сможет выносить подначки Вона.