Итак, мы договорились.
Таинственный Лес - это аномалия. Имея три или четыре мили в ширину и около восьми миль в длину, этот лес занимает всю своеобразную долину, которая как бы раскалывает строгую топографию плато Озарк. Через долину не протекает ни одного ручья, нет ничего, чтобы соответствовать определению нормальной долины; она просто существует благодаря чистому физическому присутствию, оставляя все вопросы без ответа. Мрачные, покрытые деревьями горы окружают долину со всех сторон, как бы стремясь ввиду своей собственной прочности компенсировать это пятно мягкости и безмятежности. У этого места есть своя особенность: хотя горы здесь все обитаемы - не густо, конечно, а по необходимости - эта лесная долина, имея все признаки прекрасного плодородия, никогда не знала плуга; а высокий, гладкий лес из душистых дубов никогда не знал топора лесоруба.
Мне тоже был знаком Таинственный Лес; все считали его раем для охотников, и дважды, задолго до этого, я охотился там. Но это было так давно, что я почти забыл это место, и теперь был действительно благодарен, что мне снова напомнили о нём. Ибо, если в мире и есть такое место, где белки растут быстрее, чем их отстреливают, то это - Таинственный Лес.
Было уже около полудня, когда мы, наконец, одолели последнюю горную тропинку, и остановились на небольшой поляне. Крошечная лачуга с крышей из вагонки стояла, как украшение, рядом с дорогой, а за ней согбенная фигура в выцветшем комбинезоне рубила иссохшие стебли хлопка.
- Это, должно быть, старый Зик, - сообщил мой спутник; его глаза сияли даже от этого напоминания о детстве. - Привет! - крикнул он, ступая по земле.
Старый горец выпрямился и сморщил лицо, пытаясь распознать гостя. Он стоял так некоторое время, пока мой друг выспрашивал об охоте; затем глаза старика снова стали тусклыми. Он молча покачал головой.
- Теперь не охотятся, парни. Всё мертво. Таинственный Лес мёртв.
- Мёртв! - воскликнул я. - Не может быть! Почему он мёртв?
В тот момент я понял, что разговариваю невежливо. У горца нет никакой информации, чтобы сообщить её человеку, который много хочет знать, тем более чужаку, который выражает недоверие.
Старик вернулся к своей работе. - Сейчас не охотятся, - повторил он и яростно ударил стебель хлопка.
Старик так явно отмахнулся от нас, что мы не могли оставаться с ним дольше. - Старый Зик слишком долго жил один, - сказал Фред, когда мы отошли. - Все горцы рано или поздно становятся такими.
Но я видел, что путешествие Фреда было уже наполовину испорчено, и даже подумал, что он сердится на меня за то, что я так неудачно испортил его встречу со стариком. Тем не менее, он ничего не сказал, только отметил, что Таинственный Лес расположен в следующей долине.
Мы продолжали идти. Дорога некоторое время тянулась вдоль плоской вершины. А затем, когда мы начали спускаться по грубой тропинке, Таинственный Лес открылся перед нашим взором, одетый так, каким я никогда раньше его не видел. Яркие красные, жёлтые и коричневые цвета смешались вместе в брызгах красоты, словно массивные деревья одели осеннее платье. Почти миниатюрным казался он нам с вершины, на которой мы стояли. Лес мерцал, как горное озеро в сухой жаре ранней осени. Но почему, когда мы молча смотрели на лес, смутная мысль о нечистоте заставила содрогнуться всё мое тело? Был ли я чувствителен к зловещим словам старого горца? Или моё сердце подсказало мне то, что не мог мой разум -- что ещё не наступил сезон, когда исчезают все следы зелени, и их заменяют цвета смерти? Или это было что-то другое? - нечто, не апеллирующее ни к чувствам, ни к интеллекту, но все жё посылающее слишком важное сообщение, чтобы его игнорировать?
Но я не стал долго останавливаться на этом вопросе. Я давно знаю, что человеческий ум, стремясь представить логическую последовательность событий, часто натягивает ткань фактов ради гладкости. Возможно, я действительно ничего не чувствовал, и мои нынешние представления были изменены последующими событиями. Во всяком случае, Фред, хоть и неестественно бледный, ничего не сказал, и мы продолжили спускаться в молчании.
Ночь в глубокой долине Таинственного Леса наступает рано. Солнце просто отдыхало на высоком западном пике, когда мы вошли в лес и разбили лагерь. После того как темнота окружила нас, гора, с которой мы спустились, ещё долго светилась мягким золотом.
Мы сидели в сумерках и курили свои трубки. В затемнённом лесу царило глубокое спокойствие, и всё же мы с Фредом были неестественно молчаливы, возможно, думая об одном и том же. Почему большие деревья так рано лишились листьев? Почему птицы перестали петь? Откуда появился слабый, но ясно ощущаемый запах гнили?
Весёлый огонь вскоре развеял наши страхи. Мы снова были двумя охотниками, радуясь нашей свободе и предвкушению добычи. По крайней мере, я радовался. Однако Фред каким-то образом лишил меня чувства безопасности.
- Арт, независимо от причины мы должны признать, что Таинственный Лес мёртв. Почему, дружище, эти деревья не готовятся к спячке? Они мертвы. Почему мы не слышали птиц? Сойки всегда собирались здесь и шумели. И откуда у меня возникло такое ощущение, как только мы сюда пришли? Арт, я чувствителен к этим вещам. Я могу ощутить кладбище в самую тёмную ночь; и вот как я чувствую себя здесь, - как будто пришёл на кладбище. Я знаю, говорю тебе!
- Я тоже это почувствовал, - ответил я, - и запах тоже... Но сейчас всё это уже исчезло. Огонь всё меняет.
- Да, огонь всё меняет. Слышишь стон в деревьях? Думаешь, это ветер? Что ж, ты ошибаешься, говорю тебе. Это не ветер. Что-то нечеловеческое страдает; может быть, огонь причиняет ему боль.
Я натянуто рассмеялся. - Ну, хватит, - сказал я, - а то у меня мурашки от твоих рассказов. Я почувствовал то же самое, что и ты; даже запах, но тот старик просто расстроил нас. Это всё. Огонь всё изменил. Сейчас всё в порядке.
- Да, - сказал он, - теперь всё в порядке.
При всей его нервозности Фред первым уснул той ночью. Мы разожгли большой костёр, прежде чем лечь спать, и я долго лежал, наблюдая за прыгающим пламенем. И я думал об огне.
"Огонь очищает", - сказал я про себя, как бы направляя мысль вовне. "Огонь очищает; огонь - это жизнь. Сама жизнь наших тел сохраняется окислением. Да, без огня в мире не было бы чистоты".
Но я, должно быть, тоже уснул, потому что, когда меня разбудил низкий стон, огонь погас. В лесу было тихо; ни шёпот, ни шелест листьев не нарушали тяжёлую неподвижность ночи. А затем я почувствовал запах... И сразу же запах начал всё усиливаться, пока сам воздух не стал казаться тяжёлым, даже массивным; движимый словно по инерции он, казалось, вдавливался в землю благодаря одному своему весу. Воздух накатывал и кружил в отвратительных волнах запаха. Это был запах смерти и гнили.