«Маскирующая система (продолжал кристалл) в нашем случае успеха не имела. У нас свое собственное хорошо документированное еврейское наследие и фонд Иной Памяти для объяснения причин подобной конспирации. Мы не вмешивались в сложившуюся ситуацию до тех пор, пока я. Великая Мать, во время и после битвы Коррин (Действительно древность.) увидела, что наша Община нуждается в тайном обществе, группе людей, которая быстро среагировала бы на наши требования о поддержке».
Требования. В Луцилле пробудился здоровый скептицизм.
Великая Мать из далекого прошлого предусмотрела и такую реакцию. «Иногда мы предъявляем требования, которые они не могут не удовлетворить или обойти. Но и нам они предъявляют свои».
Луцилла почувствовала, как погружается, запутывается в чуть ли не мистической загадке этого подпольного общества. Ее неуклюжие запросы в Архивах вызывали по большей части отказ предоставить информацию. «Евреи? Что это такое? Ах, да — древняя секта. Займись этим сама. У нас нет времени на пустые исследования в области религии».
Однако кристалл еще не кончил:
«Евреев забавляет, а иногда раздражает то, что они рассматривают как наши попытки копировать их. Задокументированное в наших отчетах доминирование женской линии для контроля порядка зачатий, воспринимается как еврейская черта. Евреем является только тот, чья мать еврейка. Диаспора будет запомнена, — заключил кристалл. — Сохранение этого в тайне — дело нашей чести».
Луцилла подняла с головы полусферу.
— Ты — наилучший кандидат для исключительно деликатной миссии на Лампадас, — проговорила Одрейд, возвращая кристалл в его тайное хранилище.
Но это же прошлое и вероятно оно давно уже мертво. Взгляни-ка, куда завела меня «деликатная миссия», Одрейд!
С высоты второго этажа сельского домика на Гамму Луцилла увидела, как на участок прибыл огромный грузовоз. Внизу под ней сновали люди. Со всех сторон встретить грузовоз с бобами и овощами подходили работники. До нее доносился едкий запах рубленого костного мозга.
От окна Луцилла не отодвинулась. Хозяин снабдил ее местной одеждой — длинным платьем из желтоватосерого драпа и ярким голубым шарфом, чтобы скрыть ее песочного цвета волосы. Очень важно не привлекать к себе нежелательного внимания. Она еще раньше видела, как несколько женщин ненадолго останавливались поглазеть на работу в поле. Ее присутствие здесь можно принять за простое любопытство.
Это был большой грузовоз, его носители, работая над грузом продукции, сложили его по отчетливо различимым секциям. Оператор стоял в прозрачной кабине впереди, руки на рулевом колесе, глаза устремлены вперед. Широко расставив ноги, он как бы полулежал на сетке гибкой поддержки левым бедром касаясь панели электричества. Это был крупный мужчина со смуглым морщинистым лицом и тронутыми сединой волосами. Его тело было продолжением сложного механизма — тяжелое направляющее движение. Проезжая мимо, он на мгновение скользнул взглядом по Луцилле, потом вновь сосредоточился на тракте, ведущем на обширную погрузочную площадку, обозначенную зданиями под ней.
Встроен в свою машину, — подумала она. Дает представление о том, как люди подлаживаются под то, что они делают. В этой мысли Луцилла ощутила уходящую силу. Если ты слишком подлаживаешься к чему-то одному, другие способности атрофируются. — Мы становимся тем, что делаем.
Внезапно она увидела саму себя оператором какой-то огромной машины, в этом ментальном образе она ничем не отличалась от мужчины в грузовозе.
Громадина прогромыхала мимо нее прочь из двора, причем ее оператор не уделил ей больше никакого внимания. Один раз он ее видел. К чему отвлекаться во второй?
Мой хозяин, подыскивая убежище, сделал мудрый выбор, подумалось ей. Скудно населенная местность с надежными работниками в непосредственной близи и нелюбопытными прохожими. Тяжелая работа умеряет любопытство. Когда ее везли сюда, она не преминула обратить внимание на характер местности. Был вечер, и люди уже потянулись к своим домам. Плотность городского населения можно оценить по тому времени, когда останавливается работа в городе. Все рано по постелям, и вот вы уже в свободном регионе. Ночная активность говорит о том, что люди в городе беспокойны, дерганы, раз сознают, что остальные не спят, полны сил и слишком близко.
Что навело меня на такую задумчивость?
В начале первого отступления Общины Сестер, еще до страшнейших бешеных атак Чтимых Матр, Луцилла испытывала определенные трудности, стараясь осознать общее убеждение, что «кто-то охотится на нас с одним намерением — убить».
Погром! Вот как назвал это рабби, прежде чем уйти сегодня утором «посмотреть, что я могу для тебя сделать».
Она знала, что рабби намеренно употребил это слово, исполненное глубокой древности и горечи воспоминаний. Но с момента первого своего опыта на Гамму до этого погрома Луцилла чувствовала, сколь плотным кольцом сжимаются вокруг нее обстоятельства, которые она не в силах контролировать.
Тогда я тоже была беженкой.
В ситуации, в которой в настоящее время оказалась Община Сестер, было немало сходного с тем, что ей пришлось выстрадать в правление Тирана, за исключением одного — Бог Император, судя по всему (в ретроспективе), никогда не намеревался уничтожить Дочерей Джессера, только управлять ими. И этого он безусловно добился!
Где этот проклятый рабби?
Это был большой, сильный человек в старомодных очках. Борода его выгорела под палящим солнцем. Немного морщин, хотя по голосу и движениям этого человека она ясно прочла его возраст. Очки заставляли сосредоточить внимание на глубоко посаженных карих глазах, что вглядывались в нее с таким странным напряжением.
— Чтимые Матры, — сказал он (прямо в этой комнате с голыми стенами на втором этаже), когда она объяснила, в какое затруднительное положение попала. — Ну надо же! Это будет сложно.
Этого ответа Луцилла ожидала и, что важнее, видела, что он тоже это знает.
— Здесь навигатор Гильдии на Гамму тоже помогает тебя разыскивать. Он
— с Эдрика, очень могущественный, как мне говорили.
— Во мне кровь есть Сионы. Он не может меня видеть.
— Также как и меня или моих людей — по тем же причинам. Знаешь, мы, евреи, привыкли приспосабливаться к необходимости.
— Этот Эдрик — не более чем жест, — отозвалась она.
— Он мало что может.
— Но они привезли его сюда. Боюсь, нам не найти способа безопасно отослать тебя с планеты.
— Что тогда мы можем сделать?
— Посмотрим. Мои люди не совсем беспомощны, понимаешь?
Луцилла распознала искренность и беспокойство за ее судьбу. Он спокойно продолжал, рассказывая о сопротивлении сексуальным обольщениям Чтимых Матр, «делать это незаметно, так чтобы не вызвать их ярости».
— Пойду расскажу новости кое-кому на ухо, — сказал он.
Как это ни странно, от этих слов она почувствовала, как возвращается к жизни. Зачастую в том, как ты попадаешь в руки профессиональных врачей, есть что-то отстраненное и жестокое. Она искала поддержки в знании о том, что последователи Сук проходят кодирование на то, чтобы остро чувствовать твои нужды, оказывать сочувствие и поддержку. (Все то, что может только встать поперек дороги в случае опасности.) Бессознательно она приложила усилие, чтобы вернуть себе утраченное спокойствие, концентрируясь наличной мантре, которую она извлекла из образования смертисоло, в одиночку.
Если мне придется умереть, я должна передать комуто этот трансцендентный урок. Я должна уйти безмятежно.
Это помогло, но она по-прежнему чувствовала озноб. Рабби ушел слишком давно. Что-то не так.
Права ли я была, доверившись ему?
Несмотря на растущие мрачные предчувствия, Луцилла заставила себя заняться практикой наивности Бене Джессерит, возвращая в сознании сцены встречи с рабби. Ее прокторы называли это «невинностью, которая естественно сочетается с неопытностью, состояние, часто путаемое с невежеством». В этой наивности сливались все вещи и события. Состояние это было близким к деятельности Ментата. Информация поступала без предвзятого вмешательства памяти. «Ты — зеркало, в коем отражается Вселенная. В этом отражении весь твой опыт. Из твоих чувств возникают образы. Выстраиваются гипотезы. Важные, путь даже неверные. Это исключительный случай, где даже больше, чем одно неверное исходное данное, вместе могут выдать надежное решение».