Дальше мы пошли вместе. Решили перекусить в студенческом кафе на территории института, но там после лекций было не протолкнуться, а есть хотелось жутко. И я предложил зайти в маркет за продуктами и приготовить что-нибудь у меня дома. Глеб слегка настороженно спросил, с кем я делю жилплощадь. Узнав, что живу один, согласился, чем меня очень обрадовал: моё вынужденное одиночество уже начинало слегка напрягать.
Мы купили кое-что из продуктов, причём Глеб настоял на оплате продуктового набора. Я не стал спорить, решив, что не стоит наше только зарождающееся дружеское общение начинать с препирательства. Хочет — пусть платит. Хотя в душе это меня повеселило.
За приготовлением нехитрого обеда — яичницы с колбасой и овощного салата — мы разговорились. Я немного рассказал о себе, а он о себе.
Оказалось, что он живёт в общаге, в комнате на четырёх человек. Жилось ему не слишком комфортно: в комнате был постоянный бардак, попойки, девочки, гремевшая до полуночи музыка. Их комната была на учёте у коменданта на вылет за нарушение правил общежития. Причём за компанию с нарушителями мог вылететь и он, хотя участия в их загулах не принимал. Но комендант разбираться не собирался, кто тут нарушает, а кто нет. К тому же купленные им продукты благополучно съедались соседями. Поэтому он и питался в студенческом кафе: кормить ещё троих на свою стипендию и небольшие деньги, присылаемые тёткой, Глеб не мог. Родители у Глеба погибли в автоаварии. Он с десяти лет жил с тёткой, старшей сестрой матери, в Ногинске — небольшом подмосковном городке.
Заниматься тоже не было никакой возможности из-за постоянного шума и проходного двора, в который превращалась их комната после пяти часов вечера. И он частенько зависал у Катюхи в её двухкомнатной квартире, что тоже было не совсем удобно, так как у неё был парень и была своя личная жизнь.
Была такая мысль — предложить Глебу пожить у меня, но я себя вовремя остановил. Нужно было всё-таки познакомиться с ним поближе и узнать получше, чтобы потом не пожалеть о таком скоропалительном решении. В конце концов, Глеб взрослый мальчик, способный позаботиться о себе сам. Многие из студентов подрабатывали, чтобы самостоятельно оплачивать жильё и обучение. Он тоже мог найти подработку и как-то решить проблему с жильём. Поразмыслив таким образом, я посочувствовал Глебу, но предлагать переехать ко мне не стал. Поживём — посмотрим.
Но время шло, и мы сдружились. Утром, только зайдя в холл корпуса, я уже видел впереди на лестничном пролёте его высокую, спортивную фигуру в ладно сидящих джинсах и чёрном свитере, его улыбающееся мне широкоскулое лицо, обрамлённое прямыми прядями тёмных волос. Глеб был красив настоящей мужской красотой. Особенно поражал острый, пронизывающий взгляд его карих, слегка прищуренных глаз, как будто направленный в самую глубину твоей души. Мне было странно, что у такого красавца нет подружки, хотя многие девчонки на него заглядывались, но подойти не решались: угрюмое выражение лица, с которым ходил Глеб, к более близким отношениям не располагало. Глеб был неприступен и ровно-холоден со всеми. Со всеми, кроме Катюхи и теперь уже меня.
Иногда он даже оставался у меня ночевать в кухне на небольшом и неудобном диванчике после очередного загула в клубе, куда они привели меня вместе с Катюхой. Её парень работал там администратором и всегда придерживал для них место на балконе второго этажа. Оттуда был прекрасный вид сверху на танцпол и на сцену, где у шеста пара девочек в блестящих бикини разогревала толпу танцевальными кульбитами, а тройка парней, сменявшая их, блестела накачанными мускулами, перемежая смелые, возбуждающие публику позы с не менее возбуждающими сексуальными па.
Это был даже не балкон, а широкая галерея, опоясывающая три стены до самой сцены. Здесь размещались столики с удобными диванчиками. Здесь же можно было пройти в вип-зону — закрытые от глаз посторонних гостевые комнаты, куда можно заказать для приватного танца понравившегося танцора или танцовщицу или провести время с друзьями в уединении. Внизу также была зона отдыха — столики с диванами и бар.
Клуб был не из дешёвых, но пару-тройку раз в месяц мы сюда приходили. Иногда и чаще. Толик — парень Катюхи, пропускал нас через служебный вход бесплатно, снисходительно посмеиваясь над нищими студентами. Я нищим не был, но выделяться не хотел. Мы только-только начинали дружить и узнавать друг друга. А с некоторых пор я стал осторожничать в выборе друзей. Не хотелось довериться и потом пожалеть об этом. Наивный мальчик остался в прошлом. А каким станет моё ближайшее будущее, зависело от меня и правильно выбранного окружения.
Закончив первый курс, я остался в Москве. В Ключ к своим ехать не хотелось, да и просто не мог. Внутри меня стоял какой-то психологический барьер, который не пускал назад, домой, туда, где жила моя боль. В Москве я мог жить, не выпуская своих демонов из их темниц. В Ключе они могли сломать все затворы и вырваться сами. Я боялся, что всё начнётся по новой, и второй раз я уже могу не справиться. Не хотел разрушать свой с таким трудом обретённый и очень хрупкий мир.
В июле мы с родителями съездили в Турцию, а август я занимался ремонтом в своём жилище. Никаких ремонтов я никогда не делал, поэтому сначала прошёл ликбез в интернете и с божьей помощью начал претворять задуманное в жизнь. Купил обои, купил стремянку, купил всё по списку, что требовалось для небольшого косметического ремонта небольшой однокомнатной квартирки. Делом это оказалось хлопотным, но увлекательным. Я, как художник, наклеив очередную обоину, отходил и любовался результатом. В общем, на поклейку обоев и перестилку полов новым линолеумом, ну и на последующее «приколотить», «помыть», «почистить», у меня ушло три недели. Я был горд собой и доволен. Всё-таки с чужими обоями и вытертыми не одним арендатором полами было напряжно.
В сентябре начался новый учебный семестр. Я уже не считался новичком и встречен был одногруппниками, как свой. А через два месяца Глеба вместе с троицей соседей выперли из общаги. Они вместе с Катькой куда-то ходили, кому-то доказывали, что Глеб ни при чём, ни в каких загулах, и ночных посиделках, и полежанках с лицами противоположного пола не замешан, но всё было тщетно. Справедливость не восторжествовала. Глебу нужно было освободить койко-место. И тогда я предложил ему переехать ко мне. Тем более тогда плата за квартиру становилась чисто символической, по меркам столицы, конечно. А главное, я мог наконец распрощаться с надоевшим одиночеством. По поводу Глеба у меня сомнений больше не возникало. Уверен был, что уживёмся.
Так мы стали жить вместе. В комиссионке купили ещё одну полутороспалку, из-за чего моя комнатка стала походить на второсортный гостиничный номер. Но Глеб оказался человеком, любящим уют и порядок, даже больше — порядок. И вскоре наша однушка превратилась во вполне комфортабельное жильё. Появились полки на стенах, ещё один письменный стол, придвинутый к моему и вплотную торцом к окну. Это, собственно, всё, что можно было разместить на двадцатиметровой территории жилой части теперь уже нашей квартирки.
Старенький хозяйский телевизор стоял на окне. Но нам он был без надобности: всю информацию мы получали из инета. Шкаф нам тоже не требовался, так как в коридоре была вместительная кладовка, в которой стояло два пенала для белья и кронштейн с плечиками для одежды. Ещё мы с ним вскладчину приобрели микроволновку. Ценнейшая вещь для студента! В ней можно было не только разогревать еду из холодильника, но и по-быстрому сварить картошку и даже пельмени.
Мы вышли из такси под холодный по-осеннему дождик. Ну, май тоже ещё не лето, и Москва не Шри-Ланка. Быстренько добежали до подъезда, до лифта, и вот он — наш девятый этаж!
Как же хочется спать в третьем часу ночи!
— Тим! Давай в душ! Ты чай будешь?
— Оспади! Какой чай! Никуда не хочу… Я — спать! В душ — завтра.
Глеб стоял и растерянно смотрел, как я по-быстрому стаскиваю с себя джинсы, футболку и плюхаюсь под одеяло, заворачиваясь в него коконом.