— Здесь останемся или пойдём посидим отдельно? Ты как?
— Пошли отдельно. Здесь слишком шумно, не поговоришь. Да и толпу не очень люблю.
— Окей! Идём.
Мы повернули направо и зашли в ещё один зал поменьше. Здесь был бар и несколько столиков с полукруглыми диванчиками. Все они были заняты. Пашка поздоровался с барменом и потянул меня дальше. Наконец пройдя ещё один полуосвещённый коридор, мы зашли в небольшую комнату, дверь которой он открыл своим ключом.
— Это для своих. Ну, то есть для нашей семьи. Иногда Марио деловые ужины ещё здесь устраивает с партнёрами. Проходи, располагайся.
Он нажал кнопку вызова в стене. Я осмотрелся. Было очень уютно и стильно: стены, диванчики с подушками, портьеры — всё в кремовых тонах. Лишь пол с потолком и свисающие квадратные светильники были чёрными. Верхний свет был отключён. Комната освещалась с трёх сторон настенными бра.
В дверь постучали. Вошёл парень в атласном пиджаке цвета «электрик» на голое тело и с приспущенным галстуком того же цвета. Пашка быстро сделал ему заказ, предварительно спросив у меня, не хочу ли я выбрать сам. Я не хотел. Мне было всё равно, но всё же интересно, что закажет Пашка. Он очень изменился, и я, наблюдая за ним, находил всё новые и новые перемены. Раньше ни о каких ресторанах, автомобилях, дорогих шмотках и прочих атрибутах обеспеченной жизни он даже не думал. Сейчас же справлялся со всем этим так, как будто таким был всегда, как будто родился и жил в этом мире.
С одной стороны я, конечно, был рад за него, но с другой мне было как-то странно всё это: как будто он — вовсе не он, а другой человек в Пашкином обличье, либо, если это всё-таки Пашка, он играет чужую, отрепетированную заранее, роль. И как только спектакль закончится, опять станет обычным Пашкой, каким и был всегда.
— Ну, как тебе здесь? Нравится?
— Да, классно! Твой… эмм… Марио, по всему видать, отличный ресторатор. Интерьер, как в глянцевом журнале. Я в таком крутом месте впервые. Да и, если честно, небольшой любитель ходить по ресторанам. Так… в клуб иногда ходим с друзьями. Да и тоже давно уже не был.
— В клуб? А я, знаешь, ни разу не был в клубе. Мои не любители шумных сборищ, а мне больше не с кем. Таких знакомых, которые по клубам ходят, у меня нет, — он усмехнулся. — Ты первый. Сводишь как-нибудь?
Тут вошёл официант, вкатывая тележку с нашим заказом, и мы замолчали.
Перед нами поставили салаты из рукколы и с морепродуктами. Всё приготовлено по итальянским рецептам. Ну, это понятно: ресторан-то итальянский. Шампанское в ведёрке со льдом, фруктовая горка, оливки, большая сырная тарелка из различных видов сыра с плесенью, сыра с орешками, красным перцем, ещё чем-то.
Если Пашка хотел меня удивить, то ему это удалось. Правда, удивление было не слишком приятным: я собирался пообщаться с ним в более непринуждённой обстановке. Вся эта помпезность меня слегка обескуражила и сломала весь мой прежний настрой. Слишком всё походило на какой-то торжественный официальный приём, а не на обычную встречу давних приятелей.
И ещё меня напрягало то, что встреча происходит не на нейтральной, а на Пашкиной «территории». Меня это сильно выбивало из привычного состояния. Я и без того еле держал себя в руках, подавляя накатывающий волнами жар от близкого Пашкиного присутствия. Никак не мог привыкнуть к тому, что он снова рядом: я могу на него смотреть, говорить с ним. Для меня это уже само по себе было чудом.
Но вот остальное — вся эта ненужная, лишняя хрень — никак не давало расслабиться. В общем, чувствовал себя полным придурком, неспособным связать пару слов.
Я внутренне себя одёрнул и попытался придать своей роже непринуждённый вид. Пашка не виноват: он хотел как лучше. И потом, для него это теперь его обычная жизнь, привычная обстановка — его среда обитания.
Когда все блюда на столе наконец были расставлены, и экстравагантный официант удалился, Пашка взял бутылку шампанского и умело наполнил узкие бокалы искрящейся, пенящейся жидкостью.
— Тимур! Хоть ты, как я заметил, не очень доволен тем, что я тебя сюда затащил, — он беглым взглядом окинул комнату и с мягкой улыбкой посмотрел на меня, — но пусть сегодняшний ужин будет тебе оплатой моего долга.
Я хотел возразить, но он остановил меня жестом:
— Не возражай! Дай мне договорить. Я тебе и правда задолжал. Ведь ко мне в больницу, на самом деле, приходил один ты, да ещё Ксюха. Похоже, у меня и правда, кроме тебя, друзей больше не было. Я поступил с тобой не очень хорошо. Прямо скажу: говно поступил. Но оправдываться не буду. Думаю, ты и сам всё понимаешь. Я тогда никого не узнавал, а это, знаешь ли, не слишком приятное чувство — оказаться среди незнакомых людей и не понимать, кто ты. Это, знаешь ли, пиздец как хреново. Но сейчас я уже в полном порядке, адаптировался, так сказать.
Он опустил голову и усмехнулся чему-то своему. Я молча ждал. Пашка перестал улыбаться и опять взглянул на меня:
— Знаешь что? Давай выпьем за ту нашу дружбу, которая была. Выпьем, и теперь я готов тебя выслушать. Теперь я хочу знать всё: про себя, каким я был, про тебя и про нас с тобой.
«Про нас с тобой… Не могу я тебе, Паша, рассказать про нас с тобой. Ты этого не примешь. И, скорей всего, опять мне не поверишь. А я не самоубийца!»
Он протянул свой бокал, мы чокнулись. Шампанское, как я понимаю, было не из дешёвых, но вкуса я не почувствовал. Внутри меня всё клокотало и ходило ходуном от волнения и накрывших меня эмоций. Сделать пару глотков было очень кстати. Это хоть как-то дало мне возможность погасить мой внутренний пожар и перевести дух. Пашка, похоже, заметил моё состояние и не стал торопить: спокойно принялся за салат.
Мы поглощали итальянские изыски, изредка сталкиваясь взглядами и бросая друг другу мимолётные улыбки. Пашка ещё раз долил шампанского и поднял бокал.
— Ну, выпьем за встречу? И за знакомство! — он хмыкнул. — Я ведь тебя толком-то и не знаю, да и ты говорил, что я изменился. Так что давай по новой знакомиться!
Он широко улыбнулся и протянул ко мне руку с бокалом. Я взял свой и мы чокнулись.
— Тимур! Будем знакомы. Вообще-то, ты меня Тимуром никогда не называл, — я тоже улыбнулся.
— Да? А как?
— Тёма.
— Ка-ак? Тёма? Ха! Почему — Тёма?
Мы отхлебнули из бокалов.
— Если ты Тимур, значит Тима, а не Тёма?
— Ну, вообще-то, да. Но меня с детства так все зовут. Я уже привык. Здесь, правда, так уже никто не называет. Только в Ключе.
— Интересно. Почему — Тёма?
— Могу рассказать, только под большим секретом, — со смешком сказал я, глянув на Пашку.
Пашка оживился, подался ко мне, сделав умильную рожу, от которой я чуть не задохнулся. Как будто чья-то невидимая рука сдёрнула с его лица театральную маску, и вот он — мой Пашка с его обезьяньей мимикой, меняющейся каждую секунду, следуя скачущим в его черепушке мыслям. Он даже от нетерпения встряхнул головой, от чего его белые вихры взметнулись и на миг упали на лицо неровными прядями, которые он тот час же нетерпеливо убрал.
— Давай, рассказывай! Я — могила! — хохотнул он, сверкнув глазами из-под пушистых белёсых ресниц.
Я опять перевёл дыхание, подавив рванувшийся наружу скулёж, и с трудом подавил жгучее желание погладить его по раскрасневшейся щеке.
— Ну, в общем… Это всё из детства. Мама рассказывала. Когда мне было три года, ну, или около того, она прочитала мне историю про одного утёнка.
— А! Знаю — знаменитый утёнок Тим! — хмыкнул Пашка, ёрзая и подпрыгивая на диване.
— Ага. Он. И вот она мне и говорит, что я тоже Тим, как этот утёнок.
Пашка вдруг громко прыснул, откинулся на диван и захохотал, хлопая рукой по сиденью:
— У-утёнок! Ах-ха-ха-ха! Так ты у-утёнок!
— Ага!
Я тоже заржал во всё горло, глядя на Пашку. Ржал от счастья, которое в себе уже не мог удержать. Оно выплеснулось и вмиг затопило всю комнату. Я давно забыл это ощущение свободы и беззаботности. Я давно так не смеялся. Я уже давно разучился безотчётно радоваться непонятно чему — просто так! — и веселиться из-за разных глупостей.