А про «мозги консервировать на полтинник лет» — это ваще жесть! Ургорд попал по полной. И хоть он ещё тот урод и ублюдок, мне его почему-то стало жаль. Круто они с ним разобрались. А с другой стороны, только такому маньяку, как он, могло прийти в голову мечтать подложить девчонку под хрен знает какого, любого мужика. С мозгами у него точно были большие проблемы, и проветрить их не мешало. Вошьют потом в какое-нибудь тело пацана и — привет! — на волю с чистой совестью: «Здравствуй, новая жизнь!» А мы вот с Пашкой как раз к тому времени на пенсию выйдем.
И пусть! Я хочу со своими мозгами и в своём теле прожить до… Ну, в общем, всю свою жизнь, сколько бог даст. Не нать нам других тел и консервных банок для прочистки мозгов.
Мне ещё Пашку своего вернуть надо и прожить с ним счастливо эти самые пятьдесят лет. Так что о пенсии думать пока рановато.
Настя замолчала, и я только сейчас заметил, что мы почти ни к чему не притронулись: яичница, как и чай, давно остыла. Настя ложечкой ковыряла на блюдце нетронутое пирожное, подперев щёку рукой.
— Блин, Настя, ты же голодная! Я сейчас всё подогрею. Хороший из меня хозяин, нечего сказать!
Я вскочил, но Настя остановила:
— Тём, мне что-то уже не хочется. Давай так посидим. Ну, или чаю ещё поставь. Пирожное я, пожалуй, всё-таки съем.
Я включил конфорку, а Настя вышла в прихожую. Вернулась с сумкой и достала небольшой серебристый пульт с кнопкой посредине.
— Я тебе Патиму сейчас покажу.
Нажала на кнопку, и в воздухе появился небольшой голографический экран с изображением черноволосой девочки в синем комбинезончике и белой блузке в жёлтый горошек. Волосы малышки были забраны в два смешных хвостика с большими заколками-ромашками. Она сидела на диванчике, болтая ногами в красных сандаликах, и что-то лопотала на непонятном языке, обращаясь к кому-то за пределами экрана, то и дело трогая свои ромашки.
— Это она мне рассказывала, как ходила гулять с няней в парк развлечений.
— Она такая маленькая, а так хорошо уже разговаривает.
— Да. У нас дети по развитию немного опережают детей вашего времени. С пяти лет уже начинают учиться в школе. Но зато наше детство гораздо дольше вашего: в сорок мы ещё подростки.
Настя посмотрела на меня и рассмеялась, но как-то не очень весело:
— Теперь не скоро её увижу снова. Сейчас я живу здесь одна, без проводника. Но он переходит сюда раз в десять дней, чтобы забрать голографический отчёт за это время пребывания, и иногда ненадолго забирает меня с собой — повидаться с Патимой. Но такое бывает нечасто.
— А если срочное что-то? Как ты тут одна на окраине, не страшно?
— У меня есть экстренная связь. Там, с другой стороны, кто-то обязательно сидит на дежурстве. А дом под защитой, чужой не войдёт. Да я и не одна, у меня есть помощница Галия. Она тоже из нашего мира, но ей за территорию выходить запрещено. Она всегда в доме. Наши всё предусмотрели. Я и в городе тоже в безопасности, могу себя защитить, если что.
Настя достала из сумочки небольшой металлический предмет, очень похожий на шариковую ручку.
— Это моя защита. Если направить луч на человека, он обездвижится на некоторое время, а мне этого хватит, чтобы уйти на безопасное расстояние. К тому же он и меня не будет помнить. Постоит минут десять, а потом пойдёт своей дорогой, — она хмыкнула. — Не переживай. Теперь меня трудно застать врасплох.
Чайник вскипел, и я заварил свежий чай.
— А как случилось, что тебя опять отправили сюда? Вас же, вроде, искали? Не боишься, что столкнёшься с кем-нибудь случайно из наших деревенских?
— Не боюсь. Вообще-то я больше не Настя Уряднова, а Таисия Ковалёва. Да и внешне я на ту Настю теперь мало похожа, ты сам говорил. А в университет мне по новой пришлось поступать. Теперь я учусь в Тимирязевской академии. Уже на втором курсе.
Настя замолчала, помешивая ложечкой чай в кружке.
— Отпустили. Куда же им деваться? Я десять лет здесь прожила, всё знаю. И я уже не ребёнок, а взрослая женщина. Теперь сама думать научилась, — она снова улыбнулась, взглянув на меня. — Ладно, давай теперь ты рассказывай, как вы тут живёте, где учитесь? Почему Паша себя так странно повёл?
— И как мне теперь тебя называть? Может быть, Тая?
— Тая? — Настя хохотнула. — А что? Мне нравится. Вообще-то в универе меня все Тася зовут. А Галия никак привыкнуть не может — Насимой так и называет. Но у нас дома всё равно никто не бывает, так что не страшно.
Пока Настя-Тая уплетала за обе щёки пирожные, я поведал ей нашу с Пашкой историю, не вдаваясь, конечно, в «личные отношения». Рассказ получился довольно куцым и невнятным. Но главное Настя поняла — Пашка после аварии потерял память.
— Слушай, Насть, ой, Тая, я же нашёл твой подарок в лесу — коробку с деньгами.
— Правда! — встрепенулась Настя-Тая. — Мы с Ургордом очень надеялись, что вы ещё придёте в лес к тому дереву. Это Ургорд, кстати, придумал. Он чувствовал свою вину перед вами. Он ведь на самом деле неплохой. Просто перестарался в своём рвении улучшить наш мир. Запутался. Я очень рада, что хоть как-то мы смогли возместить вам свой долг. Я понимаю, что деньгами этого не измерить… Тимур, простите нас! Это было чудовищной ошибкой!
Я понял, что она сейчас расплачется.
— Так, Настя-Тая, успокойся! Всё уже в прошлом. А Пашка так и вообще ничего не помнит, — я вздохнул: — А может, и не вспомнит. Спасибо за подарок. Деньги у нас ещё никто не отменял, и теперь мы с Пашкой, можно сказать — обеспеченные люди. Я вот собираюсь квартиру себе купить. А вот с Пашкой ещё проблема: его деньги в банке, только он про них тоже не знает, и как ему их отдать, просто не представляю.
— Ничего, Тимур, мы что-нибудь придумаем. Не переживай! Приезжайте ко мне, а там посмотрим.
— Слушай! Погоди минутку!
Я вскочил и вышел в комнату. Из нижнего ящика стола достал небольшую шкатулку и положил её перед Настей:
— Открой!
Настя посмотрела на меня и осторожно открыла шкатулку.
— Письмо… ваши кристаллы… Ой! Моя лента! Ты её сохранил! — воскликнула она, вынимая васильковую ленту из шкатулки. Она приложила её к щеке и погладила, потом отняла и встряхнула в воздухе. Атласный шёлк заструился и заиграл на свету переливами цветов: голубым, васильковым, бирюзовым… Мы заворожённо смотрели на эту игру цвета.
— Можно мне её забрать?
— Насть, не обижайся, но нет. Я подарю тебе другую. Пусть эта останется у меня… на память.
— Ладно, жмотина, забирай! — со смешком уложив ленту в шкатулку, придвинула её ко мне.
Мы продолжали чаепитие, поедая пирожные. Настя думала о чём-то своём. Мне даже показалось, что мыслями она где-то очень далеко, не здесь. Я молчал и не мешал ей. Так мы сидели какое-то время. Наконец она, тяжело вздохнув, встряхнула головой, словно отгоняя от себя неприятные воспоминания, и взглянула на меня. В её глазах я заметил боль.
— Знаешь, — Настя помедлила, потом всё же продолжила, автоматически поворачивая кружку с недопитым чаем вокруг своей оси, — Патима не совсем такая, как мы, ведь её отец — человек вашего мира.
Она опять помолчала, а я насторожённо ждал продолжения, почувствовав её тревогу.
— За ней наблюдают, — голос Насти дрогнул. — Я очень боюсь, как бы она не стала предметом для исследования и не провела большую часть жизни в лабораториях центра Возрождения, — она беспомощно взглянула на меня:
— Я поэтому вернулась. Хочу выучиться, стать учёным и войти в руководство совета. Тогда я смогу её защитить. Тогда от нас отстанут.
Я погладил её по руке.
— Не переживай, Тая. У тебя обязательно всё получится! Уверен, что ты сумеешь защитить свою малышку. Ты очень сильная, ты сможешь!
Больше к этой сложной теме, которая оставила у меня в душе тяжёлый осадок, мы не возвращались. Тая рассказывала о своём житье-бытье у нас. Рассказывала про свою озорную непоседу Патиму. Потом разговор опять перешёл на Пашку.
— Кристалл твой очень помог. Пашка весь был переломан, а с его помощью от ран за неделю следа не осталось. Вот только в коме долго лежал. А когда очнулся, не узнавал никого и себя не помнил.