Про свойства камней она сама рассказала и предложила Пашке испробовать, заранее предупредив, что это абсолютно безопасно и ничего, кроме пользы, не приносит. У меня пот бежал струйками по спине, пока мы врали. Как ни странно, Пашка поверил во всю нашу ахинею. Действие кристалла ему страшно понравилось, он даже восторженно хохотнул. Таким образом Пашкин кристаллик перекочевал в Пашкин карман, а мы с Таей выдохнули.
Тая угощала нас пельменями, приготовленными совместно с Галиёй. А потом мы пили чай с тортом. Мы привезли его с собой вместе с букетом белых лилий, который Пашка самолично вручил Насте с извинениями за неуклюжую встречу в метро.
Обед закончился, время шло, и я начал нервничать: не представлял, как подвести нашу неторопливую беседу к главной теме. Но Тая сама всё устроила, сказав Пашке, что у неё есть к нему несколько вопросов и, если я не против, она бы хотела поговорить с ним с глазу на глаз. Она сказала это так непринуждённо, с такой доброжелательной улыбкой, что мне это совершенно не показалось «обидным», а Пашке — неуместным. Мы оба согласились, и они поднялись наверх.
Пока они были там, наверху, я места себе не находил. Ведь, по сути, решалась моя судьба. Что скажет Тая, какой приговор мне вынесет? Что там вообще происходит? Не психанёт ли Пашка, не ринется ли из дома, послав нас обоих куда подальше? Я не представлял, как можно его уговорить на это «сканирование», ведь он так болезненно воспринимает любые разговоры о его амнезии, считая себя из-за неё «неполноценным».
А Тая для него вообще чужой человек. Вдруг он после всего этого больше не захочет меня видеть? Скажет, что я его унизил, подставил и предал, и наш путь к доверительным отношениям оборвётся в самом начале. Я себя до того накрутил, что готов уже был подняться к ним и прекратить это всё. Я несколько раз подходил к лестнице, делал один шаг и… останавливался. Сверху не раздавалось ни звука. Наконец устав метаться по гостиной, я опустился в угол дивана и, тупо глядя перед собой, стал ждать: «Будь что будет!»
Тая спустилась через час — самый долгий час в моей жизни.
— Я ничего не увидела — никаких отклонений. Паша абсолютно здоров, и его мозг функционирует, как и положено функционировать мозгу здорового молодого человека. Я даже не увидела никаких следов травмы. Никаких следов операции. Ничего. Понимаешь?
— И… и что это значит?
— Что это значит? — эхом повторила Тая мой вопрос. — Это значит, что у него нет никакой амнезии. Ну… в медицинском смысле. Тут другое, связанное с психологией. Какой-то психологический барьер. Видимо, было какое-то событие, сильно повлиявшее на его психическое состояние. Возможно, эта самая авария. Он увидел мчавшуюся на него машину и сильно испугался, а его нервная система создала вот такую своеобразную защиту — выключила память. Но не частично, а полностью. По-другому я объяснить это не могу. Но это только моё предположение.
Она замолчала. Я «переваривал» услышанное и не понимал, что же дальше. Тая видела моё состояние и не мешала. Тоже думала о чём-то своём, время от времени поднося чашку ко рту.
— Тая, как ты считаешь, его это… ну… состояние, оно долго продлится? Это же не навсегда?
Тая замялась, но потом посмотрела на меня:
— Тимур, я, вообще-то, этим не ограничилась — одним сканированием. Я предложила ему сеанс гипноза, и Паша согласился.
— Что? Паша согласился?
Я был в полном ахуе: чтобы Пашка на такое согласился? Она что, знает волшебное слово? Или у неё особый дар уговаривать?
— Я даже не представляю, как ты вообще смогла его уговорить?
Тая улыбнулась:
— Да я его особо и не уговаривала. Сказала, что могу попытаться помочь, если он хочет восстановиться. Паша согласился.
— Ох, Насть, ой, прости, Тай! Что-то уж всё больно просто у тебя вышло! Чтобы Пашка да согласился… Я даже заикнуться боялся, — с сомнением посмотрел я на Таю.
— Ну, ты боялся, а я не побоялась. О таких вещах нужно говорить прямо. Человек должен сам решать: нужно ему это или нет. Вот он и решил, что ему — нужно. Без его согласия я бы ничего делать не стала. Ты же знаешь, что я не могу вторгаться в жизнь людей вашего мира. И не хочу… — помедлив, добавила, — с некоторых пор. И потом, ты не забыл, что я другая? Я умею… — она загадочно улыбнулась, — убеждать.
— Ладно. Я понял. Что насчёт гипноза, расскажешь?
— Расскажу, только Пашу проверю.
Я кивнул, и Тая поднялась наверх к Пашке. Мне тоже хотелось на него посмотреть, но я не решился сказать Тае об этом. Встал и подошёл к окну. Окна столовой были большими — во всю стену. А за окнами густой заснеженный лес, начинавшийся от самого дома. Деревья росли так близко, что даже верхушек не было видно, а ветви почти касались нетронутых морозом окон. Снег лежал ровным слоем, насколько хватало глаз: ни птичьих следов, ни следов человека, как будто дом стоял не на окраине посёлка, а посреди дремучей непроходимой тайги. Я даже поёжился, непроизвольно дёрнув плечами. Прав был Пашка: как Тая не боится здесь жить, в такой глуши? Тут вспомнилось, что она что-то говорила про защиту. Похоже, защита была действительно надёжной, раз она так спокойно себя здесь чувствовала. Да и помощница с ней жила.
Мои размышления прервала Тая, спустившись с лестницы и вновь сев на диван.
— Спит. Всё хорошо. Скоро будить пойду.
— Ну что? Расскажешь? — я присел рядом.
— Паша очень хорошо помнит своё детство. Про маму мне рассказывал, про бабушку. Про то, как жил в деревне. У него был друг Мишка. Про него рассказывал.
— Про Мишку? Да не слишком-то они и дружили. Так… пересекались иногда. Он просто наш приятель деревенский. Хороший парень, но мы с ним не так уж и часто общались. Он старше нас.
Тая задумчиво смотрела на меня и не перебивала. Наконец я заткнулся.
«Чё, бля, встрял? Терпения дослушать не хватает?»
— Извини, перебил тебя. Продолжай, пожалуйста! А про меня что говорил?
— А про тебя, Тимур, он ничего не говорил. Тебя в его воспоминаниях нет. Совсем.
— Как это… нет? И в детстве нет?
— Нет. Он дружил всегда с Мишей. И вообще, он только про детство вспомнил. Лет до тринадцати. А дальше я не смогла ничего узнать. Дальше у него начинается паника, пульс учащается. Я сразу остановилась.
Я сидел в полном ступоре.
«Как такое может быть? Меня что, стёрли ластиком из его головы? Тогда получается, дело не в аварии, а… во мне? Его мозг вычеркнул меня из своей памяти, а поскольку я был рядом всю его жизнь… Поэтому он всё забыл? Ведь вся Пашкина жизнь связана со мной, а не, блять, с Мишей! Миша! Какой, нахуй, Миша?! Я это был! Я! А не Миша! Так… до тринадцати лет… А что потом? Почему до тринадцати? Потому что в тринадцать лет он понял, что он гей, так получается? А почему он понял? Он влюбился в меня. Блять! Бля-я-ять! Я же это видел, чувствовал! Только притворялся, что ничего не замечаю. Смеялся даже над ним про себя! Ну, не смеялся, так… подсмеивался. Я же сам тогда зелёный был. Но не дурак же. Всё видел и всё понимал. У него же на мордахе всё было написано! Друг, бля! Нахер таких друзей! Сколько лет он рядом со мной, говнюком, мучился. А я ещё с Ленкой дружил. Ему ещё пытался про нас с ней рассказывать. Игрался с ним, как кошка с мышкой. Доигрался! Стёрли меня! Чё же теперь делать-то?»
— Тимур, ты в порядке? — с беспокойством спросила Тая, оторвав меня от моих раздумий.
— А? Д-да, всё нормально!
— Я тогда пойду будить Пашу. Может, умоешься прохладной водичкой? Что-то ты неважно выглядишь. Хочешь таблетку от головы?
— Нет, Тай, не нужно. Я щас… умоюсь пока. Ты иди.
— Паша будет спрашивать, как прошёл сеанс. Что мне ему сказать?
— Я не знаю. Я сейчас ничего не знаю, — я поднял на неё глаза. — Тая, пожалуйста, не говори ему, что он меня не помнит. Можешь?