«Может, попробовать стать геем?»
====== Глава 22. ======
Паша
Ночью проснулся от боли в коленке. Кое-как дотянулся до ночника и включил. Колено распухло и сильно жгло. Я отодвинул бинт: вся поверхность кожи под ним была красной и воспалённой. Делать нечего, пришлось доставать кристалл. После процедуры «окутывания колена волшебным свечением» боль утихла. Я устроился поудобнее и заснул. Утром от воспалённого распухшего колена не осталось и следа: правая, как и левая — худая и мосластая. Да! Кристалл — это вещь! И как я без него жил раньше?
Я натянул пижамные штаны и пошёл в спальню к Тёмке. В коридоре на стене мерцали синим светом две светодиодные лампочки. Мы их не выключали опять же для моего спокойствия. Было ещё совсем рано — около шести часов, и к тому же воскресенье. Чё подскочил в такую рань — сам не знаю. Дверь в Тёмкину спальню была открыта, и я, не входя, заглянул в комнату: Тёмка спал на спине, закинув одну руку за голову, и был похож на фото какой-нибудь модели из глянца: красивое мужественное тело, слегка прикрытое простынкой в нужном месте, одна нога согнута в колене. Да, Тимур был очень красив.
Я усмехнулся: «Атлант на отдыхе!»
«Почему я раньше не замечал его красоты? Ну, во-первых, он никогда не «выставлялся» передо мной, да и вообще всегда был какой-то слишком простой, что называется — «без лоска». Он что, сам не знал про себя, что он — красавец? Или ему об этом никто никогда не говорил? Он же просто охуительный! Его же можно выставлять как эталон красоты. И это вот чудо любит какого-то там «говнюка»?
Чё, тот псевдо-натурал ещё лучше? Или всё, как по канону: породистые коты любят любить серых мышей?
Вот же, блять, повезло кому-то! Стоп! Это я что сейчас — завидую? Охренеть!»
Я тихонько вернулся в свою комнату и сел в изголовье кровати, подтянув повыше подушку.
«А ведь это я сам увидел его и окликнул, не он меня. Типа, одолжение сделал: ты вот такой молчун пришибленный, а я такой весь из себя к тебе подошёл и заговорил. Подошёл-то я к тому, а он оказался другим — не тем, а этим: модель, бля, и в твоём общении не очень-то и нуждается — говнюка любит. И кто кому одолжение делал?
Он тебе сам звонил хотя бы раз? Предлагал встретиться, сходить куда-нибудь? Нет. Ты звонишь, а он, так и быть, соглашается. А почему? Да потому что он шибко воспитанный и «спасатель», блин, всего человечества. Поэтому и в больнице с тобой нянчился, жалел просто. И потом тоже, пока ты не дал ему понять, что в его услугах больше не нуждаешься. Паша, ты охуенный идиот! Ты же никогда не интересовался как он живёт, чем живёт, с кем общается? Принимал его, как… как… Да хер знает, как! Как будто ты, бля, пуп земли, а он должен быть счастлив, что твоё величество обратило на него своё невъебенное внимание.
Он сейчас встанет и уйдёт. У него своя жизнь, и в ней у него говнюк. А у тебя кто? Папы? Но у них тоже своя жизнь. Ты для них просто ребёнок и всегда будешь ребёнком. Будут тебя водить по каруселькам, кормить сахарной ватой и нос вытирать. Они — папы! Это не твоя жизнь! Ксюха? Ты можешь всю оставшуюся жизнь прожить с Ксюхой? Вот никого, только ты и… Ксюха. И Тимура нет — он с говнюком! Сможешь так? Не-еее-ет! Не хочу!»
Я вдруг понял, что не могу себя представить рядом с Ксюхой и… на всю жизнь! Только сейчас понял, что раньше об этом как-то не задумывался. Да, она была! Но была где-то за гранью моего восприятия. Ну, есть и есть, а потом… А что потом? Поженимся и детей нарожаем? В общем-то, я о чём-то таком думал раньше и так и планировал. Но видел ли я себя в этих планах? Представлял ли, как это всё будет? Нет, так далеко я никогда не заходил, в моих мыслях была только учёба и моя дальнейшая карьера по специальности. Про себя как чьего-то мужа и (ха!) отца семейства я вообще никогда не думал. Мне просто было не до этого: слишком много всего было здесь и сейчас, чтобы задумываться о себе в будущем.
А потом появился Тёмка. Я и не заметил, как Ксюша ушла на второй, да что на второй — на третий и даже на четвёртый план. Я вообще о ней почти не вспоминал, хотя она была, продолжала быть, но где-то там — не сейчас, не близко. Я уже и не помнил, когда звонил ей в последний раз, да и она тоже звонить перестала. А Тёмка всё больше и больше входил в мою жизнь, становился в ней главной фигурой. И когда я понял, что не хочу проживать без его участия ни одного дня, хочу заходить на кухню и видеть его в фартуке с лыбящейся физиономией, когда он стал мне настолько привычен и необходим, он вдруг решил уйти, обрушив на меня свою жизнь, где меня не было, но зато был говнюк.
Я в одну секунду стал лишним. Оказалось, что его дружба — вовсе не дружба, а вынужденное участие в моей жизни — помощь нуждающемуся. Тёма наш — мама Тереза! Меня обвели, как последнего лоха. Друга, блять, себе нашёл, слюни распустил! А дружок оказался давно занят, у него давно своя жизнь, где тебя нет и не будет. Зачем он так со мной? Почему раньше не сказал, что у него есть человек, которым он так, сука, сильно дорожит. Нахера со мной было возиться? Ему что — игрушки? Я вот привык уже считать, что мы друзья, мы вместе, а теперь «иди, Паша, в лес погуляй»! Так получается?
Я вскочил с кровати и, сбежав с лестницы, прошёл в кухню. Достал воды из холодильника и в гостиной, не включая свет, сел с ногами в кресло. Несколько глотков холодной минералки немного остудили и привели в относительный порядок моё вздрюченное состояние. Но мне по-прежнему было плохо. Тягучая обида заполнила всё внутри. Обида и осознание того, что меня обманули и предали.
«Получается, если я не позвоню, то он обо мне и не вспомнит? Может, ему вообще со мной было в тягость общение? Я же не спрашивал, а он ничего такого и не говорил. А вот про говнюка сказал: «Ты даже представить себе не можешь, как сильно я его люблю». Да он что там, покрыт сусальным золотом? А я — «осетрина второй свежести»? Меня нельзя полюбить так, что даже представить нельзя? Наконец-то, Паша, до тебя дошло! Поздно, но всё-таки дошло: с друзьями так не поступают. Никогда он не считал тебя своим другом, для него ты был несчастным заморышем, потерявшим память. Вот он с тобой и возился. А дружба давно закончилась, в детстве осталась. Что он там про детство рассказывал, я всё равно не помню. Да если и вспомню — это было детство, детская дружба. У кого её не было?
Ну и ладно! Пусть катится! Я не держу и звать больше не буду! Жил один и дальше буду жить — ничего страшного!»
Я встал и подошёл к окну. За окном в медленном, неторопливом танце кружились редкие снежинки, усиливая ощущение приближения Нового года. Только вот радости, какой сопровождалось ожидание этого главного для всех россиян праздника, я не ощущал. В душе зияла огромная яма, поглотившая все мои светлые мысли, всё то хорошее, что было со мной на протяжение этих нескольких месяцев, когда в моей жизни появился Тимур. Я вспомнил опять про Мишу, которого не знал, но видел. Видел мёртвым в гробу моего друга из прошлой, забытой мной жизни. Мне стало ещё хуже, ещё обиднее за себя: один друг уже мёртв, а другой жив: спит у тебя дома, наверху, но для тебя его уже тоже нет. Проснётся и уйдёт. Для тебя он тоже как будто умер. Ты ему не нужен!
«Теперь понятно, чего он на тебя всё время пялился: определял, до какой степени может дойти твоя ебанутость!»
Картинка за окном начала ускользать и уже виделась как в искривлённом зеркале. Я понял, что плачу, и это из-за слёз всё туманилось и расплывалось.
«На Новый год к мамке поеду. С Ксюхой давно не общались? Ничего, приеду, и всё будет по-старому. Может, с ней мне будет хорошо, просто отвык немножко. И пора с ней начинать серьёзные отношения, ну, как у взрослых. Она, кстати, давно уже давала понять, что не против. Это я чего-то заочковал тогда, задёргался. Сам не знаю почему. Но теперь настроюсь, и всё будет нормально».
Я шмыгал носом, вытирал ладошками мокрое лицо и вздрагивал, как ребёнок, от каждого всхлипа. Мне было очень больно и одиноко: я прощался с Тимуром.
«Он хочет строить серьёзные отношения, ждёт своего этого, любит его. Зачем мне мешаться? Может, если бы он не был геем, любил бы девушку, тогда другое дело. У него — его, у меня — Ксюха. Мы бы тогда могли дружить с ним, и даже парами. А так… ничего не получится — я лишний. Его этот по-любому перевесит. Это уже не дружба, а хуйзнаетчё».