Прошёл час, но Марио я так и не позвонил, решив подождать ещё немного. Пашка вернулся через полчаса. Я сразу пошёл вниз. Пашка, не раздеваясь, прошёл в гостиную и смотрел, как я спускаюсь по лестнице. Он был похож на растрёпанного воробья, увидевшего подкрадывающуюся кошку.
— Паш, ты куда ездил?
— Неважно. Ты почему ещё здесь?
— В смысле? А где я должен быть?
— Ты собирался домой. Почему не уехал?
— Тебя ждал. Паш, в чём дело, что происходит вообще?
— Ничего не происходит.
— Блять, Паш! Ты можешь сказать нормально? Я ничего не понимаю.
— Нормально? Хорошо. Нормально будет так: Тимур, пиздуй домой! Я очень благодарен тебе за участие в моей несчастной судьбе, но больше оно мне не нужно. Так нормально?
— Да, Паш, так нормально. Только нихуя непонятно, какая собака тебя с утра укусила? Что произошло, пока я спал? И где ты был? Если хочешь, чтобы я ушёл — я уйду. Но сначала ты мне всё объяснишь. И так, чтобы я понял. И после того, как поешь. Пошли на кухню. Поговорим потом.
— Харе мной распоряжаться! Я тебе не марионетка, а ты не кукловод, ясно? Поем, когда сам решу. Я сейчас с трассы. Там люди погибли. Мужик и девушка молодая. У меня на глазах. Больше я тебе ничего объяснять не буду, просто уходи. Совсем уходи, Тимур: у тебя есть своя жизнь, есть человек, которого ты любишь. Я у тебя как пятое колесо в телеге, или как чемодан без ручки — нести тяжело и бросить жалко! И вообще, я не хочу больше ни о чём говорить. Просто хочу один. Мне никто не нужен.
Пашка с ожесточённым выражением лица говорил отрывисто, как будто выстреливал в меня словами. Мокрый от снега, с лихорадочно блестевшими глазами стоял мой решительный и несчастный суслик.
У меня внутри прорвало плотину: я больше не мог себя сдерживать, не мог играть роль «друга». Пусть делает со мной, что хочет, пусть гонит, пусть ненавидит, пусть не принимает. Мой запас терпения закончился: я молча шагнул к нему и крепко прижал к себе. Я водил губами по его влажным, растрёпанным волосам, я вдыхал его одуряющий, родной запах, я приподнял руками его лицо, посмотрел в его, не перестающие моргать, удивлённые глаза и легонько прикоснулся губами к полураскрытым мягким Пашкиным губам. Я поцеловал эти моргающие глаза — сначала один, а потом второй, и снова припал к губам, больше не думая ни о чём. Жадно, притянув к себе голову за затылок, я пил его дыхание, я вбирал в себя всю сладость этого безумного, пьянящего поцелуя, я вылизывал его рот, проникая глубоко языком, я не мог оторваться, даже поняв, что Пашка уже задыхается от моего напора, и сам уже задыхался, но не мог оторваться, пока он не стал отталкивать меня, со всей силы упираясь руками в мою грудь. Я оторвался, но не отпустил, продолжая прижимать его к себе. Я боялся его выпустить. Я хотел продлить эти мгновения. Может быть, единственные и последние. А потом он меня выгонит. И я ещё сильней прижимал его к себе, вдыхая молочный запах моего суслика.
====== Глава 23. ======
Пашка заёрзал и прерывисто задышал мне в плечо:
— Я, кажется, сейчас… Я, кажется, сейчас…
И стал съезжать вниз, теряя сознание.
— Паша, Паш? Что ты?
Я едва успел подхватить обмякшее ускользающее тело. В два прыжка донёс до дивана, уложил и осторожно откинул голову на кожаный валик. Одновременно растерялся и испугался.
«Что теперь? Что с ним? Переволновался из-за аварии, а я ещё добавил? Идиот!»
Лихорадочно начал вспоминать уроки ОБЖ:
«Та-аак! Доступ воздуха… Приподнять ноги… Распахнуть на груди одежду, протереть влажным полотенцем лицо…»
Метнулся к окну, открыл створку, расстегнул молнию на пуховике. Под ним был свитер.
Осторожно приподнял бесчувственного суслика и, сняв пуховик, свернул и положил под ноги. Стащил ботинки и рванул в кухню. Намочил и отжал полотенце, схватил ножницы и аптечку и бегом назад — к Пашке.
«Паш… Пашенька… Малыш, ну что же ты…»
Надрезал свитер от ворота, благо ворот был растянут. Под ним футболка — её тоже разрезал и открыл Пашкину цыплячью грудь. Присел и протёр его полотенцем. Пашка был бледным и чуть дышал. Меня охватила паника: руки дрожали мелкой дрожью, в голове стучало. Я вспомнил про аптечку:
«Нашатырь!»
Пошарил в аптечке: в коробочке лежали несколько ампул.
«Есть!»
Надломил одну и, намочив ватный диск, поднёс к Пашкиному лицу…
Пашка вдохнул, встрепенулся и приоткрыл глаза.
«Слава богу! Очнулся!»
— Паш, как ты?
— Я чё, в обморок грохнулся? — просипел полушёпотом Пашка, осматриваясь расфокусированным взглядом.
— Давай ещё лицо протру и грудь, тебе легче станет. И щас, погоди, водички принесу.
Ещё раз протёр его полотенцем, отчего Пашка вздрогнул, и метнулся за водой. Налил немного из фильтра, по пути включив конфорку и поставив чайник, вернулся к Пашке.
— Давай, попей водички. Ты же не ел ещё, а время уже к обеду! — приговаривал я, придерживая ему голову, пока он пил.
— Холодно.
— Я сейчас, Паш, за одеялом сбегаю. Погоди!
Мне кажется, я уже давно так не летал: в три прыжка проскочил по лестнице, схватил с Пашкиной постели одеяло, подушку, коробочку с кристалликом, обнаруженную под этой самой подушкой, и мигом вернулся назад.
Уложил Пашку, избегая его пристальный взгляд, укрыл одеялом и всунул в руку коробочку с минералом.
— Лечись давай, а я пока пойду чаю тебе заварю.
Он ничего не ответил, а я быстренько ретировался на кухню, унося с собой аптечку и ножницы. Я уже пришёл в себя и был обескуражен своим внезапным порывом и реакцией на него Пашки. Нет, я не жалел! Слишком долго длилась эта игра в «друзей», и я даже был рад, что всё закончилось: очень сильно устал от роли друга. Но Пашка… Как он это всё воспримет, что скажет?
Его внезапный обморок выбил у меня почву из-под ног: чувствовал себя виноватым и потерянным. Сейчас всё оказалось ещё хуже, чем было, но внутренне я был готов к любому финалу. Теперь должен решать он, а я приму любое его решение, даже если это будет моим приговором и концом наших отношений. Но с «друзьями» покончено раз и навсегда, я отрезал себе все пути отступления. Юлить и изворачиваться больше не собирался. Я его люблю, и он должен об этом знать. И должен сам решить — нужна ему моя любовь и я сам или нет.
— Тём! — раздалось блеяние из гостиной.
Я тут же поспешил на зов.
— Что, Паш? Как ты? Всё в порядке?
— Нормально. Я есть хочу и чаа-аю, — капризно протянул Пашка.
— Сейчас. Погоди, малыш, сейчас всё принесу — и чай, и покушать.
Потрогал его лоб: он был влажный и прохладный.
— Ну вот, уже всё хорошо! Хочешь ещё водички?
— Нет. Чай подожду. Холодно!
«Блин! Я же окно открыл!»
— Это окно открыто, сейчас закрою и согреешься. Потерпи немного.
— А чё с моим свитером? — Пашка нащупал разрез и приподнял одну половинку.
— Это я от одежды тебя освобождал, чтобы дышать было легче. Ты меня сильно напугал своим обмороком.
— Ты меня тоже… напугал. И что это было?
Я закрыл створку окна и вновь подсел к Пашке. Он старался поймать мой взгляд. Я не стал отводить глаза и прямо на него посмотрел:
— Я тебя поцеловал, Паша. Прости — напугал.
— Я не успел испугаться, — изучающе глядя на меня, ответил мой суслик.
— Паш, я всё объясню, только сначала покормлю тебя. Мы потом поговорим, лежи, я сейчас.
Чайник уже разрывался на плите. Я отключил конфорку и заварил смородиновый лист, как любил Пашка. Из холодильника достал несколько контейнеров и открыл.
— Та-ак! Пюре, котлеты, плов, винегрет…
Заглянул в гостиную:
— Паш, ты что будешь: плов или пюре с котлетами?
Пашка задумчиво водил пальцами по губам и ответил не сразу.
— Паш?
— А? Я всё буду. Поешь со мной?
Я улыбнулся:
— Обязательно! Всё принесу немного погодя. Не скучай!