====== Глава 25. ======
Тимур
— Мамуль, привет! Рад тебя слышать!
— Здравствуй, сынок! И я рада тебя слышать, дорогой! Как ты там?
— Да всё хорошо у меня, вам не о чем беспокоиться! А вы как?
— Да мы тут с отцом поговорили… в общем, мы хотим Новый год встретить в Домбае, на лыжах покататься. Вот и решили узнать, поедешь с нами? Мы были бы рады, ты уже давно с нами никуда не ездил.
— Я не знаю… Правда, неожиданно как-то. Вообще-то у меня сессия с девятого начинается, готовиться надо. Хотя… Давай я подумаю и завтра перезвоню, хорошо?
— Тём, мы завтра будем всё оформлять: путёвки, билеты… Двадцать девятого вылет. Так что у тебя времени подумать до часу дня.
— Хорошо, я понял, мам. Завтра позвоню. Привет отцу передавай. Целую тебя! Пока!
— До завтра, сынок! Думай! Спокойной ночи!
— И вам спокойной!
Это было неожиданно. Я не знал, что решит Пашка, но всё ещё надеялся, что мы проведём Новый год вместе. Правда, надежда моя была очень маленькой и таяла с каждым часом: я ни в чём по-прежнему не был уверен.
Постоял ещё в раздумьях у окна, вглядываясь в ночную темень, и вернулся в гостиную: Пашка всё так же сидел с угрюмым отстранённым видом, никак не отреагировав на моё появление.
— Паш? О чём задумался?
Он встрепенулся и мельком скользнул по мне взглядом:
— Так… Думал про то, что ты мне рассказал. С кем разговаривал?
— Мама звонила.
— Ты своим не говорил, что мы общаемся? — спросил он, глядя в пространство перед собой.
— Нет пока, как-то разговора не было. А ты бы хотел?
Пашка ничего не ответил, но мне показалось, что его это задело. Я опять чувствовал себя полным болваном: вроде ничего такого не сделал, но был виноват.
«Да, с Пашей непросто! Не знаешь, что от этого парня ждать в следующую минуту, к чему готовиться. То на мороз за мной босиком бежит, то убить готов, то, вот как сейчас, сидит мрачный и неразговорчивый. Может, это всё-таки последствия травмы?»
— Паш? Всё в порядке? Чёт у нас вечер мрачноватый получается. Тебя что-то тревожит?
Пашка молчал, переведя на меня насупленный изучающий взгляд, но всё же ответил:
— Много чего. Например, вот ты говорил, что хочешь… ну… как бы всё вернуть. А сам даже своим про меня ни слова не сказал. Как-то получается, что я тебе не так уж и важен: на словах одно, а на самом деле — по-другому. И как я могу тебе верить тогда? Тебе из дома звонят, а ты от меня на кухню убегаешь. Секреты…
«Действительно, глупо получилось!»
Это была привычка: я никогда не разговаривал со своими при Глебе, всегда уходил либо в комнату, либо на кухню, в зависимости от того, где в эту минуту мы с ним находились. Глеб никогда не высказывал своего недовольства, хотя я вёл себя, как подонок: мало того, что скрывал от мамы наши с ним отношения, так ещё и не стеснялся ему это демонстрировать. Хотя он был в курсе, что мама знала о моих «приоритетах». И вот эта привычка сыграла со мной злую шутку.
— Извини! Это было чисто автоматически, мне скрывать от тебя нечего. Не думал, что тебя это как-то заденет.
Я сел в кресло и, взяв бокал, сделал глоток.
— Я, Паш, очень хочу, чтобы у нас с тобой всё было общее — никаких тайн и секретов. Но ты от меня постоянно куда-то отдаляешься, о чём-то всё время думаешь, а мне ничего не говоришь, — я чуть улыбнулся. — Днём на меня с кулаками кинулся. Даже теперь не знаю, как мне себя с тобой вести, чего ещё от тебя ждать?
Пашка возмущённо хмыкнул, резко откинувшись на спинку кресла:
— По-твоему — я псих? Так, что ли?
— А что? — сказал, усмехнувшись. — Иногда бывает очень похоже. Я даже не удивлюсь, если проснусь вдруг ночью, а ты рядом с какой-нибудь колотушкой стоишь.
— Ага. Сегодня же так и сделаю, чё откладывать? — огрызнулся он с ехидцей.
Я не стал отвечать на его выпад. Разговор был глупым и неприятным нам обоим. Мне совсем не хотелось ещё больше усугублять эту непонятную мрачную атмосферу, витавшую в воздухе. Нужно было начинать как-то разряжать напряжённую обстановку.
— Паш, я вижу, что ты на меня за что-то злишься. Не знаю, что я сделал не так, но мне не хочется продолжать эту пикировку. Ну их нахрен, эти разборки! Завтра я обещал позвонить своим… Обязательно им скажу, что мы с тобой опять общаемся и что… Ты ещё не передумал насчёт моего переезда?
Пашка первый раз за вечер посмотрел на меня не как на «врага»:
— Даже и не думал передумывать. Тём, ты это… забудь о том, что со мной днём было. Я сам не понимаю, как так получилось. Только не спрашивай ни о чём. Мне сначала самому нужно разобраться. Потом, может… я сам скажу.
— Хорошо, Паш. Ты прости, что я тебя укусил. Не хотел так сильно, просто не рассчитал. Но тебя нужно было как-то остановить: ты меня жутко напугал.
Пашка притронулся к наклейке на щеке и поморщился:
— Больно! Может, мне укол от бешенства сходить сделать? Мало ли что, вдруг у тебя слюна ядовитая? — на полном серьёзе выдал Пашка, блеснув на меня язвительным взглядом.
— Что?
Я медленно встал и направился к мелкому наглецу.
— Укол, значит? Ну, тогда держись: я тебя сейчас всего искусаю для верности, чтобы не зря тебе жопу проткнули, или куда там они уколы свои ставят!
Пашка моментально включился в «игру» и, деланно-испуганно ойкнув, пулей вылетел из кресла, задев столик, отчего оба бокала опрокинулись, а бледная Маргарита растеклась по столешнице двумя липкими лужицами. Он рванул к лестнице, показав мне средний палец, и пропищал на бегу противным голосом:
— Ща, ага! Мечтай! Москва-Воронеж!
— Ах ты… мелкий!
Я в три прыжка проскочил по лестнице и у самой двери Пашкиной комнаты нагнал свою «жертву». Схватив за футболку, резко повернул к себе, сделав страшное лицо. Пашка упирался изо всех сил, но где там! Я припёр его к двери и держал крепко в кольце рук, пытаясь ухватить зубами за ухо. Пашка, смеясь и вереща, отпихивался, упираясь мне в лицо ладонями и вертя головой в разные стороны. Подурачась так минут пять, мы начали успокаиваться, но всё ещё оба посмеивались и прерывисто дышали: Пашка от перевозбуждения, а я — из-за Пашки, меня опять «повело».
Мы оба стремились к примирению, и эта наша игра в «догонялки» была попыткой разрядить обстановку и сгладить ситуацию, в которой мы оказались из-за Пашкиного непонятного мне «бзика». На самом деле очень хотелось поговорить с ним по душам, очень хотелось понять, что за тараканы сидят в его голове, не дающие ему жить спокойно. У меня было много вопросов, которые я хотел бы ему задать и получить на них ответ. Но слишком опасной была эта тема, и как начать об этом говорить, я не знал — Пашка был непредсказуем.
К тому же, как только я оказывался к нему ближе, чем на расстоянии вытянутой руки, мне с большим трудом удавалось себя контролировать. И сейчас, захватив его в «плен», я растерялся. А Пашка, похоже, понимал что со мной происходит, ну, если и не понимал до конца, то, по крайней мере, подозревал, что у него есть надо мной некая власть. Мы уже не «играли», но всё ещё стояли в прежнем положении: я — не убирая рук, а он — не пытаясь меня отстранить. Я изо всех сил старался держать «лицо», а он испытующе наблюдал за мной. В его взгляде читалось любопытство, смешанное с ожиданием моих дальнейших действий. Хмыкнув и чмокнув его в нос, опустил руки и отстранился:
— Ладно, живи! Не стану я тебя кусать. Иди подержи кристаллик, где он у тебя?
Кажется, Пашка был разочарован.
«Он что, ждал что я опять целоваться к нему полезу? Нет уж! Я не насильник, малыш! Теперь ты сам попробуй проявить инициативу, а я подожду. Дольше ждал!»
— Под подушкой лежит.
— Ну, иди полечись. Я пока внизу всё уберу.
Пашка неопределённо фыркнул и зашёл в комнату, закрыв за собой дверь.
Этот идиотский день выбил меня совершенно из колеи. Я не понимал, что происходит, и поэтому не знал, как себя с ним вести. Ещё утром мне казалось, что нам осталось каких-нибудь несколько шагов на пути друг к другу, и вдруг всё опять вернулось назад. Да что назад? Всё вообще встало с ног на голову! У меня было такое чувство, что со мной играют, то притягивая, то тут же отталкивая, стоит лишь мне приблизиться. Это было похоже на тупик! Во мне самом сидело два человека. Один говорил: