На все эти приготовления у меня ушло два с половиной часа. Хорошо, что ещё ничего не нужно было готовить: мама всё дала с собой — закуски разные, рулеты мясные, копчёного гуся, посоленное бабой Липой по особому рецепту сало с тонкими прослойками и, конечно, целый пакет пирожков с разными начинками. Всё для меня — мальчика бедного, заморенного тяжёлой столичной жизнью! И для Тёмки, конечно, мы же вместе живём. Поэтому она так много всего и надавала, чтобы хватило на обоих.
И ещё отложила пакет для отцов: там тоже был гусь, сало и рулет. Правда, отцов «ветром сдуло» ещё два дня назад, полетели на солнышке старческие косточки отогревать. Я им-то сказал, что всё вспомнил и хочу Новый год встретить не в кругу семьи, а вдвоём с Тёмкой. Вот они и рванули от нас подальше, чтобы не мешать.
Я осмотрел гостиную: она освещалась только от зажжённых свечей, а их я наставил повсюду. Поблёскивала мишура на ёлке, шарики, праздничный стол, накрытый для двоих, на нём среди тарелок с разной едой тоже свечи в узких подсвечниках. Я решил их пока не зажигать. Потом вместе зажжём. На тумбе у стены большая китайская ваза с фруктами, где главные, конечно, не считая огромного ананаса, — мандарины. Тут же ещё одна с конфетами и зефиром в шоколаде — то, что я люблю. Напитки — шампанское и две бутылки жутко дорогого вина нам подарили отцы.
Ну, вроде всё! Пошёл будить!
Я ещё раз оглядел мерцающую в свете свечей гостиную и довольный проделанной работой повернулся к лестнице. Наверху стоял Тёмка и дико оглядывал представшую перед ним картину и меня в центре в праздничном прикиде.
Я хотел что-нибудь съязвить, но вдруг все слова вылетели из головы и защипало глаза. Тёмка в банном халате, заспанный и взъерошенный, был похож на щенка, выброшенного на улицу под дождь.
— Ты… один?
— Ч-что?
— Я спрашиваю: ты один приехал?
— В смысле?
Но Тёмка уже ушёл. Я тут же рванул за ним, но дверь в комнату оказалась закрыта.
Я постучал:
— Тём? Открой? Ты чего?
Из-за двери раздалось глухое:
— Уходи.
— Тём, открой! Давай поговорим! Открой, пожалуйста!
— Какого хрена ты вернулся? Что, плохо встретили?
— Идиот, я полдня ехал, к тебе торопился. Чё заперся-то? Выходи, щас Новый год уже наступит.
— Иди, встречай!
— Тё-ёом?
Тёмка больше не отвечал. Я съехал на пол и не знал, что делать дальше. И ничего не понимал. Что случилось, обиделся, что ли, что я уехал? Так я ему записку оставил. Ну, не стал писать, когда вернусь — сюрприз хотел сделать. Чё такого-то?
— Тём, ты что, обиделся? Ну извини, я болван. Хотел тебе сюрприз сделать. Тём, откро-оой!
Сидел, как дурак, и канючил под дверью, вытирая рукавом смокинга от Armani жгучие слёзы:
— Я соскучился! Хочешь, можешь мне пару раз двинуть, я даже возражать не буду. Мамка нам гуся копчёного передала. И там пирожки ещё… А я с обеда не ел. Пошли пожрём! Тё-ёом?
Дверь открылась. Тёмка стоял всё в том же дурацком халате и смотрел на меня сверху вниз:
— С чем пирожки?
Комментарий к Глава 25. Тёмин подарок https://static.dochkisinochki.ru/upload/img_loader/9d/cb/ac/GL000376598_001.jpg
====== Глава 26. ======
Паша
Я растерянно глянул снизу вверх на Тёмку, шмыгнул носом, вскочил и прижался к нему, крепко обхватив за талию.
Он стоял с опущенными руками и, наверное, озадаченно рассматривал мою макушку, а у меня было такое чувство, что мы не виделись несколько лет и вот наконец встретились. Я вновь ощущал до боли знакомое, любимое тело: жёсткий торс, изгибы, запах, тепло — всё то, что было нужно мне, жизненно необходимо, без чего я так долго жил, как без опоры. Блуждал в каком-то заколдованном тумане и не мог найти его — моего родного человека, без которого жизнь — не жизнь.
— Паш… — осторожно спросил Тёмка, — дома всё в порядке? Ты чего такой… вздрюченный?
— Потому что я такой… говнюк! — ответил я в мягкий, горячий от его тела халат. — Я думал, что ты не успеешь на меня обидеться. Ну, может, позлишься чуток, а тут я вернусь. Думал, что вернусь раньше, и ты не успеешь просто… Но так получилось, что выехал часа на два позже, чем собирался, а в Москве, сука, пробки эти… чтоб их! В них ещё два часа простоял, вот и приехал поздно. Хотел… сюрприз.
Тёмка повернул к себе моё лицо и приподнял за подбородок.
— Сюрприз удался! Я был сильно… — он на секунду замялся, — удивлён. Это всё? А ревел чего?
— По тебе соскучился… очень!
Рожа моя меня не слушалась… опять сморщилась, а из глаз потекли новые потоки слёз. Мокрая, красная, скулящая, слюняво-подвывающая ряха, из носа тоже, кажется, текла водичка — в общем, то ещё зрелище. Хорошо хоть в коридоре горели только синие светлячки светодиодов, еле освещавшие пространство…
Тёмка прижал мою ревущую голову к груди, положил на неё свою и тихонько похлопывал ладонью по спине… Я ещё всхлипывал и вздрагивал, но от уюта и тепла, исходящего от Тёмки, и от того, что это он рядом, я начал помаленьку успокаиваться. Так мы стояли, забыв про время, про то, что внизу ждёт накрытый стол, про то, что Новый год, скорей всего, уже наступил, а мы не сделали глотка шампанского, не зажгли ёлку.
— Тём?
— Мм?
— Я так соскучился по тебе… Поцелуй меня один разок, а?
— Эй, парень, ты кто? И куда дел моего строптивца? — с едва заметной улыбкой и деланным испугом посмотрел на меня Тёмка, слегка отстранившись.
— Это я, Тём, просто… та баскетболистка… она, оказывается, была не она, а ты!
Тёмка смотрел на меня ошарашенно и с некоторой тревогой. Я с досадой тряхнул головой.
— Да не… я не псих, не думай! Это просто… Ладно, не важно. Потом. Я вспомнил, понимаешь? Всё вспомнил! Ну, типа, расколдовался.
Мы оба замерли и с минуту не дыша смотрели друг на друга. В звенящей тишине был слышен только стук наших сердец. Я видел, как меняется выражение Тёмкиного лица. До него начал доходить смысл сказанных мной слов. Я привстал на цыпочки и прошептал в сухие губы севшим от волнения голосом — подступивший к горлу комок мешал говорить нормально:
— Поцелуй, чтобы я совсем уже точно расколдовался… А то вдруг опять всё забуду.
— Пашка…
Он с силой стиснул в ладонях моё лицо и прижался лбом ко лбу. Нас накрыло — обоих сразу. Мы жадно впивались друг в друга ртами, издавая гортанные звуки-стоны, отрывались, чтобы беспорядочно тыкаться мокрыми губами куда придётся, и опять находили нетерпеливый рот, втягивая чужие искусанные губы и давая втягивать свои… Тёмка держал мою голову обеими руками, осушая горячими губами мокрое от слёз лицо, целовал попеременно то один, то другой глаз, зарывался носом во влажные от пота волосы, шумно вдыхая и постанывая…
— Паша… вспомнил, маленький мой! Господи! — приговаривал он с придыханием, не переставая меня целовать.
Перед глазами мелькали жёлто-красно-золотистые круги, сознание уплывало, растапливаясь в полной нирване от дурманящих ощущений, Тёмкиного запаха, пьянящих поцелуев, от которых мурашки, будоражащие всё тело, превратились в одну большую мурашку внизу живота. Я уже не мог сам стоять, настолько ослабели ноги, и держался только за счёт Тёмкиных рук. Если мы хотели встретить Новый год, нужно было остановиться немедленно, пока окончательно не сорвало резьбу у обоих.
— Тёма… Тём, погоди… Идём! Я хочу Новый год встретить с тобой, я там всё приготовил.
Тёмка прижал меня крепко к себе напоследок, ещё раз порылся носом в волосах и отстранил.
— Иди, я сейчас. Дай хоть штаны надену, — сказал с нервным смешком, сдерживая прерывистое дыхание. — А то ты вон, как принц Датский, а я без ничего — в одном халате.
Тимур
Я зашёл в свою комнату и без сил сполз по стенке, закрыв руками полыхающее лицо. Всё только что произошедшее обрушилось на меня так неожиданно, что я ещё до конца не мог ничего осмыслить.
Вот только что я проснулся и даже не услышал, а почувствовал, что в доме кто-то есть. Едва приоткрыл дверь, как сразу бросилось в глаза неяркое сияние: оно шло от лестницы и отражалось бликами на противоположной стене. Я подошёл и глянул вниз: гостиная мерцала от множества расставленных повсюду свечек; стол заставлен тарелками с разнообразной едой; у окна на кожаном пуфе посверкивала огоньками небольшая наряженная ёлка. Всё это я окинул мимолётным взглядом. Внимание же моё было приковано к человеку, стоявшему в центре и оглядывавшему, как и я, украшенную комнату. Вот он повернулся. Пашка… В смокинге, с зачёсанными назад волосами, в ослепительно-белой рубашке с серебристой бабочкой между элегантно загнутыми уголками приподнятого воротничка.