Я отбросил губку и стал гладить тело ладонью, доходя до паха и оглаживая заинтересованно привставший, быстро набухающий член. Кажется, он был совсем не против, чтобы его ласкали, и очень удобно ложился в мою сомкнутую ладонь. Пашка напрягся и еле слышно вздохнул, пошевелившись: мой вставший член упирался ему в поясницу и прямо давал понять, что одним мытьём дело не закончится. Пашка повернулся ко мне лицом и посмотрел озорным, но уже затуманенным желанием взглядом:
— Чё будем делать с этим?
Он слегка кивнул на мою погружённую в пенную воду руку, легонько надрачивающую его набухший член.
— Будем это дело устранять? — со смешком подхватил я игру.
— Будешь весь день носить меня на руках: ходить я точно не смогу.
— Куда это тебе ходить вздумалось? Ты у меня на сегодня тяжелобольной, а я твой доктор. Буду тебя лечить интенсивной терапией. Насчёт попки не беспокойся, — уже с придыханием продолжал я, насаживая постанывающего Пашку на свой колом стоящий член, — у тебя есть к-кристааааллик.
Вода в ванной ходила ходуном от Пашкиных скачущих движений и выплёскивалась на чёрно-белые квадраты плитки. Пашка с силой вцепился в края ванны, то и дело запрокидывая голову назад, а я поддерживал его за бёдра, то приподнимая, то опуская до основания на рвущийся вперёд член. От бесподобного вида суслика, от его узкого горячего нутра, от его блядских ямочек, от попки, то появлявшейся, то опять уходившей в бурлящую пенную воду, перед глазами всё плавилось и вспыхивало фонтанчиками искрящихся фейерверков.
Я уже с силой, отрывисто насаживал ослабевшего суслика на своё, готовое взорваться орудие. Ещё несколько резких толчков, и я достиг пика, с хриплым рыком выплеснувшись тугой струёй глубоко внутрь, но не перестал насаживать Пашку на себя, давая ему кончить, хотя руки уже дрожали, и силы отказывали. Пашка, постанывая, одной рукой надрачивал своего младшего, а другой всё ещё держался за край ванны. Вот он замер, напрягся и с натужным ы-ыком излился следом за мной. Я сразу вышел и осторожно уложил Пашкину измученную тушку на себя.
Утомлённые и расслабленные, посмеявшись над своей несдержанностью, мы помылись с грехом пополам, и я, как и обещал, завернув Пашку в пушистую махровую простыню, унёс и посадил в кресло. Сам же дошёл да своей комнаты, натянул пижамные штаны, забрал подарок и, оставив его у двери, зашёл в комнату.
С усмешкой взглянув на подрёмывавшего Пашку, начал перестилать постель. Под подушкой нашёлся кристаллик, я вложил его в суслячью лапку, чмокнув в бисеринках пота розовый нос и, не удержавшись, поцеловал приоткрытые припухлые губы. Пашка вздрогнул и испуганно посмотрел на меня сонными глазами.
Я улыбнулся:
— Лечись пока!
Уложив своё голое сокровище на приподнятые подушки, спустился вниз и, накидав в две тарелки всего понемногу, прихватив шампанское и два бокала, вернулся назад. Пашка опять клевал носом, но почуяв запах еды, сразу встрепенулся и открыл глаза:
— Ох! Сто лет не ел!
Мы были жутко голодные и сразу набросились на еду: гусь, мясной рулет, пирожки, малосольные огурчики и мандарины с шоколадным зефиром — всё поглощалось вперемежку и на ура.
Утолив первый голод, мы подняли бокалы с розовым пузырящимся напитком Великой дамы Шампани — Вдова Клико. Я такое пил впервые и сразу оценил по достоинству вкус знаменитого на весь мир напитка. Скажу просто — это было очень вкусно и очень… пьяняще. И к тому, и к другому добавлялось то, что рядом, морща нос от пузыриков из бокала, сидел мой любимый сонный суслан. Я не удержался и опять коротко всосал его мокрые от вина губы. Пашка сделал страшные глаза и натянул простыню на голые коленки:
— Эй, опять без спросу? Секс-террорист, блин!
Я рассмеялся: было видно, что ему мои приставания нравятся не меньше, чем мне.
— Дай мне футболку и штаны, я уже обсох, — капризно надув губы, прогнусавил Пашка.
— Наш малыш замёрз? Сейчас мы его оденем, согреем и спатеньки уложим, — приговаривал я, доставая из шкафа одежду и разворачивая футболку.
— Солнышко, подними ручки, папочка тебя оденет.
— Даже не думай! Дай сюда, я сам!
— Что такое? Малыш капризничает? Ну-ка, где наша попа, сейчас мы её накажем! — продолжал я дурачиться.
Пашка пытался вырвать у меня из рук футболку, всё ещё сидя в постели, а я прятал её за спиной и со смехом отмахивался от рук мелкого агрессора, стараясь продеть его голову в горловину. Наконец мне удалось схватить его за обе руки и зажать их между ног. Пашка отчаянно верещал и мотал головой. И всё-таки я победил: натянув на него футболку мешком и зажав руки, повалил на постель и накрыл визжащий слюнявый рот поцелуем.
Пашка ещё немного подёргался, издавая возмущённые гортанные звуки, а потом затих и стал отвечать. Нацеловавшись до звёздочек, мы лежали рядом и приводили дыхание и сердцебиение в норму. Потом Пашка надел многострадальную футболку, натянул пижамные штаны и, повернувшись ко мне, обнял и поцеловал коротким чмоком в щёку.
— Давай ещё шампанского выпьем… за нас хочу, чтобы больше не расставаться.
И дрогнувшим голосом добавил:
— Я боюсь, что ты опять куда-нибудь исчезнешь.
— Давай! Я тоже боюсь, что ты куда-нибудь исчезнешь! Давай будем бояться вместе, чтобы не исчезать. Я, Паша, ещё такого раза просто не переживу.
Мы до конца осушили свои бокалы, потянулись к друг другу и обнялись… и долго сидели, обнявшись. Мы ещё не до конца верили, что всё уже позади, и мы опять вместе. Это было слишком невероятно! Мы были до краёв переполнены этим внезапно обрушившимся на нас после стольких долгих лет разлуки — недоверия, обид, непонимания — счастьем, и очень боялись его вновь потерять.
Потом я отстранился и попросил Пашку закрыть глаза, пообещав, что сейчас будет сюрприз.
— Чё, опять целоваться полезешь? — зевая и делая недовольное лицо, съехидничал мой суслан.
— Неа! Мои губы — когда захочу, тогда и целую! Закрывай давай!
— Размечтался! Губы его… — забрюзжал Пашка, подавляя очередную зевоту. — Чё придумал-то опять?
— Не закроешь глаза — не получишь!
— Ладно, давай уже!
Он зажмурил глаза, а я приоткрыл дверь и, подняв с пола коробку с автомобилем, достал из кармана банковскую карту и сунул внутрь. Подошёл к зажмуренному суслану и положил подарок ему на колени.
— Можешь открывать!
Пашка удивлённо рассматривал коробку с фотографией игрушки:
— Это что?
— Это — с Новым годом тебя! Маленький подарочек моему суслику.
— Чё, прям открыть можно? Ничего не выпрыгнет?
— Попробуй!
Пашка с притворным сомнением посмотрел на меня и, повертев коробку в руках, открыл.
— Ваа-ааа! Машинка! А это чё — пульт?
— Ну да. С дистанционным управлением.
— А это? — Пашка вытащил карту.
— А это твои миллионы от Насти. Помнишь?
Пашка ошарашенно смотрел на меня.
— От какой Насти… миллионы? Ты про что?
Теперь уже ошарашенно смотрел я:
— Ты не помнишь? Безвременье, Настя… Урод, то есть Ургорд? Патима? Паш, ты разве не вспомнил? Мы у Таи были, это она — Настя и есть.
Я был в полной растерянности: кажется, с картой поторопился. Пашка вытащил машинку и разглядывал, отложив карту.
— Таю-то конечно помню, чё мне её не помнить. А других, которых ты назвал — нет.
Он поднял на меня посовевший взгляд:
— Тём, машинка ваще жесть! Спасибо! Завтра покатаю, а ты мне про этих всех расскажешь. Может, я и их припомню. Сейчас вообще ничего не соображаю, сутки, считай, не спал. Давай поспим!
Пашка зажмурил глаза и судорожно зевнул.
— Конечно, Паш, ложись давай.
— Ты тоже… Не уходи никуда, спи со мной, — уже еле слышно, сквозь сон, бормотал мой утомлённый суслан.
Я быстренько переставил на комод поднос с остатками еды и укрыл свернувшегося клубочком Пашку. Он уже спал.