Пашка издал надрывный горловый звук, напрягся и выплеснулся, заливая мою грудь, свои коленки и живот тёплой клейкой спермой, захлёбываясь стоном. Я сделал ещё три резких толчка и, впившись пальцами в узкие бёдра, кончил с низким хрипом. Поцеловав поочерёдно Пашкины коленки и потёршись о них мокрым лбом, упал рядом, притянув на себя подрагивающее суслячье тело.
— Живой? — спросил я через некоторое время, ласково перебирая Пашкины вихры.
— Вроде да… ещё не понял, — утомлённо, с тихим смешком ответил он. — Ну ты сегодня да-а-ал! Я думал, умру.
— Эй! — шутливо толкнул торсом распластавшегося на мне суслика. — Эт-то что за разговоры? Я т-те дам — умру. Умиральщик мне тоже, блин! Чтобы я от тебя такого больше не слышал… даже в шутку. А то… счас ещё поддам… немного погодя.
— Не, пошли мыться и баиньки, — и, усмехнувшись, добавил:
— Только двигаться неохота.
— И не двигайся. Отдыхай. Сам своего маленького унесу и помою.
— Тём?
— Мм?
— Я себя сегодня опять вёл… как пиздюк. Не обижайся, ладно?
— Не буду. Только не молчи больше, не держи в себе. Я же рядом! Ты меня пугаешь, когда молчишь, и я не знаю, как тебе помочь.
— Тае позвоню завтра, извинюсь. Она, наверное, точно обиделась. Сходили в гости, называется! Поздравили с Новым годом!
— Паш, Тая всё понимает. Она переживала за тебя. Ей самой много досталось, так что она понимает. А ты как — только меня услышал, или всё вспомнил?
— Услышал и… кино посмотрел… немое. Твой голос слушал и картинки видел — то, что ты рассказывал, — и, тяжело вздохнув, добавил:
— Как мы всё это выдержали? Я бы ещё раз не смог.
— Забудь! Вспомнил, а теперь забудь! Как будто ничего не было.
— Нет. Не хочу забывать. Там ты был… со мной. Не хочу тебя забывать. И малышку тоже… И Настю. Она не виновата, что вампиркой родилась.
Пашка привстал.
— А сейчас она как? Ну… ей же всё время надо.
— Нет. Им надо только когда детей носят… или болеют. Ей, если что, оттуда, от них передают.
— Кто? Урод?
— Другой проводник. Урода нет больше, забудь про него.
— Потом расскажешь?
— Расскажу, когда совсем успокоишься. Ладно, пошли в ванную.
— Ты же сказал — унесёшь! — сверкнул на меня Пашка ехидным глазом.
Я сел, не отпуская Пашку из рук.
— Держись, обезьянка. Пойдём тебя отмывать.
Пашка уже почти засыпал. Я поставил его, прислонив к себе, в душевую кабинку, под тёплые струи, быстренько намылил обоих гелем, ополоснул и, завернув сонную суслячью тушку в махровую простыню, унёс в комнату. Спали мы у Пашки: мою постель нужно было перестилать, но ни сил, ни желания не было.
Утром нас разбудил звонок телефона.
Комментарий к Глава 29. АВТОР ПО-ПРЕЖНЕМУ ЖДЁТ ВАШИ ВПЕЧАТЛЕНИЯ В КОММЕНТАРИЯХ!
====== Глава 30. ======
Просто проснуться с тобою рядом,
Просто коснуться твоей руки,
Встретиться с ласковым любящим взглядом
И тосковать, когда мы далеки.
Просто болтать ни о чём до рассвета,
Просто смеяться и просто грустить,
Просто припомнить счастливое лето,
Просто обидеться, просто простить.
Просто мечтать, лежа рядом с тобою,
Просто вдвоём ожидать перемен,
Просто любить тебя всею душою
И получать те же чувства взамен.
Просто быть вместе единым целым,
И как же просто всё потерять!
Вдруг станет чёрным, что было белым.
Просто однажды тебя не понять.
Только прошу я у Господа Бога:
«Силы нам дай, чтоб любовь сохранить!»
Ведь наша жизнь — это просто дорога.
Будем, давай, просто жить и любить! *
Я поднялся с закрытыми глазами и сел, спустив ноги и нашаривая тапки, помянув разом всех богов и добрых людей одним крепким словцом. Телефон не унимался, продолжая наигрывать знакомый вальс где-то в моей комнате. Пашка приоткрыл один глаз и со стоном плотней закутался в одеяло, натянув его до самой разлохмаченной макушки. Я ткнулся губами в эту самую макушку, обречённо вздохнул и пошёл искать виновника нашего «доброго» утра. Иглессиас пел из Пашкиных штанов, рядом с живописно разбросанными по ковру прочими вещами. Только со второго раза мне удалось вытащить из узкого кармана дребезжащий мобильник. Глянул на дисплей — звонил Марио.
— Алло?
— Паш? Это ты? Что с голосом?
— Это Тимур, — ответил я приглушённо, стараясь не разбудить суслика. — Паша спит ещё.
— Ну замечательно! Днём спим — ночью бодрствуем! Что-то похожее у меня было лет эдак… надцать назад! — с мягким смешком проговорил Марио. — Ладно, ребятишки, поднимайтесь и к нам. Баня ждёт! И мы с Владиком тоже! Ждём ровно через два часа — время пошло!
— Хорошо, Марио! Будем. И с Новым годом вас!
— Это потом, успеете поздравить. А вот тебя, Тимур, поздравляю от души, и Пашу тоже. Вы очень-очень — молодцы! Тимур, за тебя рад особо, ты настоящий мужик! Дождался и добился. Просто спасибо тебе от нас с Владиком большое и низкий поклон за Пашу. У вас там как — всё хорошо?
— Всё просто отлично, Марио! Спасибо за добрые слова. Мы скоро будем, пойду поднимать суслика.
— Кого? — рассмеявшись, переспросил Марио.
— Пашку! — разулыбавшись, пояснил я. — Это у нас домашнее прозвище. Случайно оговорился, он меня убьёт, если узнает.
— Не переживай! Я — не выдам! Суслик… надо же! Ты, Тимурчик, сделал мой день, пойду с Владиком поделюсь. Давай, милый, ждём вас! — продолжая смеяться, Марио отключился.
— Паш! Па-аш! — наклонился я над суслом, стараясь пролезть рукой под тугой кокон подоткнутого со всех сторон одеяла. — Маленький, ау!
«Маленький» не подавал признаков жизни. Тогда я приподнял краешек одеяла возле лохматой макушки и стал дуть в отверстие суслячьей норки, вызвав тем самым недовольное мурчание. Я осторожно просунул руку и пощекотал тёплую щёку — из норки показался сощуренный глаз и сморщенный от недовольства нос.
«Коготок увяз, всей птичке пропасть!»
Резко отвернув одеяло от сонной сморщенной мордахи, лизнул, а потом коротко всосал сомкнутые в недовольную гримаску губы.
— Ыы-ыыы, Тёё-ёё-мааа, отста-аа-ань! Я ещё сплю-ююю!
— Сонц, твои папы вернулись. Ждут нас.
Пашка откинул одеяло и, потерев кончиками пальцев глаза, поморгав светлыми веерками ресниц, наконец посмотрел на меня, недовольно пробурчав:
— Чё, прям счас, что ли? Рано же ещё!
— Паш, время десятый час. Давай, подъём!
— Ещё не просну-у-улся. Сам разбуди.
«Разбудить значит? Окей!»
Я придвинулся, слегка навалившись на сонное чудо, и поворошил спутанные блондинистые вихры.
— Малыш наш не просыпа-а-ается. Его полночи му-у-учили, спать не дава-а-али, утром рано будят плохие дя-я-ядьки, — приговаривал я, покрывая лёгкими поцелуями расслабленные губы, тёплый нос, прикрытые пушистыми ресничками глаза, бледное заспанное лицо; щекотал языком аккуратную раковину ушка; легонько прикусывал кожу шеи, груди; втягивал и посасывал горошинки сосков и неторопливо продвигался дальше, то щекоча, то целуя, то прикусывая, то полизывая, не оставляя без внимания ни одного видимого участка расслабленной, горячей со сна суслячьей тушки.
Пашка тихонько вздыхал и слегка подрагивал телом на каждое прикосновение. Я же сам завёлся так, что меня было уже не остановить. Быстро сняв с себя пижамные штаны, я лёг сверху, приподнявшись на руках над любимым чудом и начал двигаться вверх-вниз, при этом наши полувозбуждённые члены, потираясь друг о друга, уже приходили в полную боевую готовность, о чём недвусмысленно говорили появившиеся из расщелин набухших головок прозрачные капельки смазки.
Низ живота тянуло и скручивало, а до самой макушки прокатывался волнами озноб от соприкосновений с Пашкиным, возбуждённым не меньше моего, телом. Прелюдии обоим было уже достаточно. Мы её больше не хотели: мы опять хотели друг друга — сейчас, немедленно, иначе умрём и никуда не поедем. Пашка с закрытыми глазами пошарил под подушкой и протянул мне смазку. Я нагнулся и прошёлся влажными губами по напряжённому животу, выцеловывая и слегка прикусывая нежную кожу.