А Пашка-младший, наш общий крёстный сын, частенько живёт или у нас, когда мы дома, или у Пашиных отцов. Там даже чаще — за ним присматривают Зина и её дочка Рита. Мишина мама, тётя Аня, после его смерти совсем сникла, стала часто болеть и частенько прикладываться к рюмке на пару с мужем, который и раньше был не прочь выпить лишнего, но, пока был жив Мишаня, держался. Маринка поначалу терпела, ещё год жила вместе с ними, но потом мы, видя её беспросветное житьё-бытьё, да ещё на руках с маленьким ребёнком — нашим крёстным сыном, посоветовались с Пашкой и забрали в Москву.
Сначала они жили вместе с нами, пока мы не нашли им подходящее жильё. Пашку-младшего мы все любим сумасшедшей любовью, поэтому разбаловали до безобразия. Правда, он сам по себе очень неплохой парень, наш Пал Михалыч — степенный и рассудительный, как его отец, мужичок, и очень добрый. Маринка нам давно стала как своя, и для отцов тоже. Совсем недавно у неё появился парень, её однокурсник.
Первым, кому она в этом призналась, был Марио. Они с ним друзья — не разлей вода, мой Пашка даже иногда ревнует: как так, ведь он был Мишиным другом, да и Маринку знал с детства, а все секреты первым узнаёт Марио. И вот теперь, после нашего отпуска, она должна будет нашим папашам представить своего друга официально. Им — а не нам! Паша считает, что это просто возмутительно, и я с ним совершенно согласен. Почему? Да потому, что я всегда и во всём с ним согласен, нравится мне это или нет. Но мне нравится. Даже если я с чем-то бываю несогласен, стоит этому шантажисту-вымогателю похлопать на меня своими выбеленными ресницами…
И кто решил, кто установил эти каноны, что красиво — тёмные ресницы и брови? И чем темнее, тем лучше? Для меня нет ничего красивее глаз цвета гречишного мёда в обрамлении светлых, почти белых ресниц. А брови у Пашки вообще едва просматриваются — две светлые узкие полоски. Это жутко красиво и до безумия сексуально. А стоит ему склонить голову набок, устремить на меня свой суслячий невинный взгляд и похлопать этим пушистым веером… Я забываю все свои весомые аргументы «против», вообще всё забываю. Я даже забываю, что в комнате мы не одни (если в этот момент не одни), я вижу только эти блядские ресницы и влажно-приоткрытый рот.
Да, знаю, что я тряпка, подкаблучник и просто размазня, и он вьёт из меня верёвки. Но ничего не могу с собой поделать, ещё и узлы помогаю ему затягивать. Люблю этого засранца, люблю — и всё! И скучаю, и схожу с ума, когда его нет рядом, хотя мы созваниваемся каждый день, а вечером обязательно говорим в ватсапе или в скайпе. И всё равно считаю, сколько ещё осталось до его возвращения. А Пашка любит делать сюрпризы… Называет одну дату приезда, а сам возвращается раньше, да ещё рано утром или поздно вечером, или вообще ночью, когда я уже сплю. Забирается ко мне под бок и…
Можно ли быть ещё более счастливым, чем в этот момент? Вот поэтому я всегда с ним согласен и всегда на его стороне, потому что со своим супругом я абсолютно счастлив. Конечно, иногда я бываю занудным и раздражительным, особенно когда идут переговоры о каком-то крупном подряде. Бывает, что это тянется не один день и даже не одну неделю. В это время меня лучше лишний раз не трогать. А лучше вообще забыть на какое-то время о моём существовании. И Пашка знает и не трогает. Старается слишком не отсвечивать, занимаясь своими делами или уезжая к отцам. Но зато потом, когда всё благополучно завершается, наступает время великой мести. Пашка мне припоминает всё. А я и не сопротивляюсь, чувствуя свою вину и глубоко раскаиваясь, готов на всё, чего ни потребует Его суслячье величество.
Да! Как у всех нормальных людей, у меня бывает разное настроение, бывают разные дни: одни более удачные, другие менее… Мне приходится по роду своей деятельности постоянно общаться со многими людьми: заказчиками, подрядчиками, банкирами, чиновниками и ещё бог знает с кем, и не все эти люди милы и приятны. Я тоже крайне редко бываю милым. Вернее, милым я не бываю никогда. Что же касается моих сотрудников, а у меня их более двухсот, то у себя в офисе я помесь алабая с бандогом** — лют и беспощаден, могу даже загрызть, если сильно достанут.
До сих пор не понимаю, почему мои сотрудники в панике не бегут из моей конторы? Работают как-то, терпят. Зато вот Пашку любят все. Стоит ему появиться у меня в офисе, как лица затюканных моим домостроем (в данном случае — офисостроем) подчинённых преображаются буквально за секунду. Он до моего кабинета идёт минут тридцать, потому что тут же начинаются приветствия, улыбочки, смешки, хохотки, угощения какими-то печенюшками, тортиками собственного приготовления, бутербродиками, булочками, травяными чаями. Обязательно у кого-то находится бутылка молока, так как все знают, что Паша всё, что пьётся, пьёт только с молоком, и вся моя жёсткая дисциплина летит к чёртовой матери.
Таков мой Пашка или Павел, как зовут его коллеги и мои подчинённые. Пожалуй, от того необщительного, закрытого для всех Пашки, каким он был в юности, ничего не осталось. Видимо, его работа, требующая непрерывного общения с людьми, причём не только у нас в стране, но на разных континентах нашей планетки, а может наша с ним благополучная жизнь, сделали его совсем другим человеком: коммуникабельным, обаятельным, умеющим поддержать беседу на любом уровне и… и можно привести ещё много эпитетов его нового, весьма покладистого характера. А каким он был раньше, я уже и не помню, мне кажется, что он всегда был таким, как сейчас. Со мной-то он остался прежним — моим Пашкой, таким же открытым, такой же язвой и насмешником, таким же любящим и любимым, как раньше.
Но иногда на меня накатывает леденящий душу ужас, когда вспоминаю прошедшие годы. В нашей с Пашкой жизни было столько случайностей, которые могли привести нас к совершенно другому исходу: мы могли погибнуть, могли разойтись навсегда и никогда больше не встретиться, а могли встретиться слишком поздно, просто, как бывшие друзья детства, у которых давно у каждого своя жизнь. И я не могу себе до сих пор ответить на один вопрос: то, что мы всё-таки вопреки всему вместе — это случайность, или Урод был прав, и наши судьбы кем-то там наверху были предопределены заранее?
Но тогда почему так случилось, что я столько в жизни дров наломал, двум некогда близким мне людям принёс несчастье?
Всегда буду это помнить, оно — чувство вины — всегда со мной, как бы хорошо мне ни жилось в настоящей сегодняшней жизни, как бы счастлив я ни был. Может быть, господь меня простил, раз вернул мне моего любимого… может быть! Но сам себя я простить не могу. Эти люди идут вместе со мной по жизни — из года в год. Они всегда в моей душе, и я, наверное, до конца своих дней буду нести эту ношу — вину перед ними.
Ленка… Подружка моего подросткового детства — озорная, неугомонная девчонка. Чего мы с ней только не вытворяли в пору «младой юности»! Однажды залезли на крышу соседской сараюшки с большими головками подсолнухов (с чужого огорода). У нас во дворах некоторые жильцы строили себе такие неплановые сарайки. Так вот, сидели на этой крыше, щёлкали семечки, плевались на землю шелухой, ржали, как подорванные, над разной ерундой, целовались украдкой и не замечали, что крыша, недавно покрытая битумом, плавится на солнце. В общем, перемазались в вязком смоле, как черти.
Кажется это был уже сентябрь, и стояла очень жаркая погода — последние солнечные деньки, отголоски ушедшего лета — бабье лето, как зовут его на Руси. На Ленке была модная джинсовая юбочка наподобие абажура с кружавчиками по краю подола: мама у неё портниха, сама её обшивала по последней моде. И кажется, Ленка надела ту юбку в первый раз. Надо ли говорить, что стало с этой юбочкой? Я тоже выглядел не лучше. Мы когда поняли, что прилипли, просто валялись там в изнеможении от хохота.
Хозяин сарая, увидев в окно двух «отморозков», покусившихся на его собственность, выскочил из подъезда и с матами попёр нас с крыши: мы нарушили целостность его работы. Обзывал нас «остолопами» и «дегенератами», и прочими словечками из своего роскошного словарного запаса. Мы ржали так, что буквально скатились на землю, чуть не оставив на крыше штаны и модную юбку: «оно» никак не хотело отлипаться. Ленке, конечно, дома попало по первое число. Юбку потом пришлось выбросить, как и мои штаны и футболку. Со мной же было запрещено дружить: этот мальчишка учит плохому. И вообще, девочке нужно дружить с девочками.