– Ларочка, что ж ты всё время к Юре пристаёшь? Не брал он твоего, никто не брал! Когда ты, наконец, угомонишься?! Пошла бы лучше в соседний двор, там дом вчера разбомбило. Поищи, чем вечером печку растапливать будем. Заодно к тёте Насте зайди, она мыла обещала дать… – подобными словами Нина пыталась хоть как-то отвлечь распоясовшуюся дочь и умерить её пыл. Но всё было бесполезно. Лариска изводила всех, доводя свои претензии по очереди к каждой из сестёр и маленькому братишке до полного абсурда. С наступлением сильных морозов стало ещё тяжелее и напряжённей. Однажды Нина застала Лариску со шваброй в руках, размахивающей этой шваброй перед плачущим братом и пытавшейся его защитить Маришкой.
«А вот это уж точно Гришкины замашки – всё через кулаки решать. Как будто кроме кулачной другой правды нет, – сразу подумала Нина, вспомнив с грустью хоть и неверного, но такого родного и любимого, недавно погибшего на фронте мужа. – Лишь бы Юрочка не в него пошёл, а то ведь собьётся с дороги и, глядишь, пропадёт, не дай боже».
Последнее время она заметила за собой, что всё чаще и чаще обращается к всевышнему то за советом, то за помощью. Но чаще всего с мольбой защитить её детей от болезней, голода, ненависти. Последнего она боялась больше всего: «Надо в церковь сходить – давно не была. Свечку за упокой Гришеньке поставить бы… Маришку с Юрочкой причастить опять-таки надо тоже. В прошлый раз Тамару с Ларочкой причастила, так, вроде, Ларочка поспокойней стала. Не так буйствует в последнее время. Лишь бы это у неё не от белены…, наелась тогда гадости всякой! А вдруг и вправду белена?.. Или завёлся кто внутри неё? Демон какой-нибудь… Такое тоже бывает. Надо у батюшки спросить будет. Он знает! Завтра, наверное, и пойду…». Мысли путались. Голод давал себя знать и проявлялся не только в путанице мыслей. Он и был этой мыслью – единственной и непреодолимой!
В церковь Нина с дочерью Лариской назавтра не попали. Прошла неделя, прежде чем на улице немного потеплело. Только тогда они потихонечку потопали в Спасо Преображенский собор. Встретивший их батюшка – отец Михаил – проникся сочувствием к девочке-подростку и увёл в соседнее помещение, чтобы поговорить с ней и понять, что же с ней на самом деле происходит. Через небольшой промежуток времени они вышли вдвоём. Отец Михаил поведал Нине о своих сомнениях и умозаключениях по поводу поведения Лариски:
«Отец Василий, который бесов изгонять не раз сподабливался, он не дожил до сегодня. От голода и слабости, царствие ему небесное, помер в прошлом месяце. А умением своим и знаниями, хоть и поделился, но не вполне, чтобы я смог это сделать самостоятельно. Не возьмусь я за это. Да, и сил у меня не хватит, чтобы демона пересилить. Вот что я скажу тебе, милая… Не хорошо внутри головы у твоей дочери. Во всём теле не хорошо. Демон, похоже, в ней прячется. Из Данталианова демонского племени. Сам он не то чтобы страшный очень, но дочь твою на поступки злые подговаривает и толкает. Будет слушаться его, так он навсегда с ней и останется, чтобы вместе жизнь окружающим портить. А не будет, так ему досадно станет и он притихнет… Или уйдёт в другое тело. Иди, раба божья, надейся на господа и верь!.. А ты, отрочица, слушай матушку свою! Идите с богом!».
О том, что сказал ей отец Михаил, Нина решила никому не рассказывать: «Пусть лучше думают, что в Ларискином поведении белена виновата. А то засмеют. Ведь ни в бога и ни в чёрта молодёжь нынче не верит. Скажут – сама, похоже, из той же тарелки травки «волшебной» поела, что такую чушь городит. Наверное, правильно батюшка сказал. Утихнет в ней это со временем. Просто надо обождать… Обождать…».
10
От январских морозов сорок второго досталось всем. И немцам, и нашим! Но больше всех – жителям Ленинграда. Распухшего от голода шестнадцатилетнего Колю на санках везла в аэропорт Ржевка его сестра Аня. Она работала на Балтийском заводе и именно поэтому сохранила силы на этот марафонский переход от самого острова Голодай, что примыкает к Васильевскому в его северо-западной части. Потому что на Балтийском был спецпаёк! Поэтому и силы. Тащить санки в тридцатиградусный мороз даже пять километров – подвиг! А тут все пятнадцать, если не больше. Но она – маленькая и щупленькая – должна была это сделать. Потому что Коля – это было всё что у неё осталось после того, как буквально три дня назад ей пришлось везти на Смоленское кладбище эти же санки, но с бездыханным телом матери. Отца Аня отвезла туда же ещё раньше. За два дня до этого. А ещё раньше на этих санках в своё последнее путешествие отправился дед Анны и Николая – Степан. Он ушёл из жизни по своей воле в девяностолетнем возрасте, подарив тем самым своим близким ещё несколько дней. Получив в начале месяца продуктовую карточку на сто двадцать пять ежедневных грамм хлеба, он мог бы её потом отоваривать целые тридцать дней, или тридцать один! Покончив счёты с жизнью во второй день декабря сорок первого, Степан отдал свои блокадные граммы внукам. Они выжили!