– Оставайся! – вместо: – С добрым утром! – было первым словом дяди на следующий день, когда Нина вышла к утреннему чаепитию. – Осмотрись, поживи, с людьми познакомься. Глядишь – жизнь и наладится… Ты мне про сестёр то когда расскажешь?
Жизнь и вправду стала налаживаться сама по себе безо всякого вмешательства извне по своим индивидуальным жизненным законам, направляющим события то в грустном, то в удивительно спокойном и радостном их восприятии. Зима была мягкой и снежной. Снега выпало столько, что стоило опасаться весенних паводков от его необыкновенного обилия. А можно было, наоборот, не опасаться паводков, а радоваться, что земля насытится влагой вволю и урожай будет потом обильный. Чтобы всем хватило – и червям, и людям. Весна не испортила праздника просыпающейся природы и вслед за мягкостью зимы подарила людям много солнца и особенного весеннего тепла, которого те не заметили по причине занятости делами революции и личного пропитания. Наступило лето. Оно, как бы следуя уже начатому в этом году миротворчеству в природе, продолжало и дальше вести себя в соответствии с этим сценарием. То дождиком порадует, а потом сразу жара. И хочется наплаваться до изнеможения в пруду или в речке, что протекает неподалёку. А наплававшись, упасть на прибрежный песок и лежать раскинув руки с закрытыми глазами, мечтая о чём-нибудь. Иногда по выходным они с дядей ходили или ездили в гости к ближним соседям. Или принимали гостей у себя. Вечера по будням Нина проводила за чтением разным и в мыслях о сёстрах и об отце, так внезапно принявшим единственно правильное в тот момент решение уехать: «Какими же надо было быть дурами, чтобы вот так поверить во весь этот революционно-большевистский бред. Как прав был отец! Он как будто бы знал, что именно так всё и будет. Ну ладно Настя. Она в этого рифмоплёта влюбилась. Наташка со своими танцами никак расстаться не могла. Но я – то, я!? – меня ведь ничего не держало. Почему я осталась, дура? И что теперь… Где отец?.. Где сёстры?.. Сама я – где? Увидимся ли когда-нибудь?».
В один из тихих вечеров в доме дяди Коли появился Иван Христофорович – купчишка без гильдии, тридцати двух лет отроду, с маленькой аккуратно постриженной бородкой и серебряными часами на цепочке – обязательным атрибутом, указывающим на принадлежность к купечеству. Желая произвести эффект на молодую красивую девушку, он беспрестанно доставал часы из левого кармана жилетки, позвякивал цепочкой, неспеша щёлкал крышкой и сосредоточенно смотрел на циферблат, нахмурив лоб и шевеля уголками рта. Затем произносил:
– Да, вот… Так и живём потихонечку. День пройдёт, а мы и радуемся, что до следующего дожили. Вам, барышня, наверное, это простое чувство радости даже и незнакомо. А жаль! Вы только задумайтесь в каком мы времени с Вами оказались… – создавалось впечатление, что вот сейчас он найдёт разгадку происходящего и безошибочно назовёт день, когда всё прекратится и вокруг наступит порядок. Дядя уговорил Нину быть к нему поблагосклоннее. Ничего плохого та в этом не усмотрела, так как находилась в возрасте, когда тело, наполненное жизненными соками, душа и давно сформировавшаяся в них вся женская сущность требовала одного – достойного мужчину! Иван Христофорович же, помимо бородки, имел пышные светлые волосы и приятный низкий голос. Он был достаточно высок и приторговывал тем, что люди ели. В преддверии надвигающегося голода это многое решало.
Местный революционный комитет их пока не трогал. Он занимался чистками и расстрелами где-то неподалёку, чтобы всем стало не по себе. Проще сказать, страшно. Народный комиссариат земледелия, которому было поручено выполнить обещанное большевиками – «Земля крестьянам!», должен был сначала эту землю отобрать у тех же крестьян, чтобы было что раздавать другим труженикам земли, которые победнее. Первые не понимали, почему они должны отдавать то что их кормит во имя того, чтобы кормились вторые. Поэтому они землю по хорошему не отдавали по причине политической безграмотности. А значит их надо было расстрелять! Как оказалось, расстрелять надо было многих. В прямые функции комиссариата земледелия расстрелы не входили. Произошла временная заминка с патронами. Но тут за дело взялся лично товарищ Троцкий, и работа закипела.
Дядя Коля, бородкой и пенсне похожий на Льва Давыдовича, был совсем не молод. Со своим «железнодорожным» прошлым он на контрреволюционера, как бы, не «дотягивал». А вообще, железная дорога у большевиков была в почёте. По ней товарищ Ленин приехал из Германии, чтобы апрельские тезисы рассказывать и революцию делать. А товарищ Троцкий ездит всё время на собственном поезде из одной губернии в другую, чтобы личным примером организовывать расстрелы по правильному, по большевистски. С оркестром и знамёнами. Лев Давыдович любил порассуждать на эту тему: «Что есть расстрел с исторической точки зрения? Расстрел есть насильственное лишение способности личности противостоять прогрессивным обстоятельствам, каковыми является, в первую очередь, наша пролетарская революция. Не расстрелять бессовестного буржуя – есть ошибка, которая несомненно приведёт к поражению. Этого допустить нельзя! Вспомните Робеспьера! Вот с кого мы должны брать пример. Никакой пощады дворянским выродкам и буржуям всех мастей!».