Мария Петровна остановилась у оптического магазина Рихтера на углу Невского. Серебрилась заснеженная решетка Александровского сада. Мальчишки словно галчата. За узорчатыми воротами торчала конка, переполненная студентами. Отсюда виден балкон, с которого царь обратится к народу.
— В прекрасное время мы живем — государь принимает петицию народа. — Стоявший рядом с Марией Петровной мужчина в каракулевой шапке взмахнул палкой. Его интеллигентное лицо светилось от удовольствия. — Демократия…
— А вы уверены, что государь примет народ? — возразил его собеседник, юркий человек в бобровой шапке, и, понизив голос, добавил: — Говорят, государь выехал в Царское Село!
— Слухи, батенька! Слухи… Теперь все пойдет по-иному. Рассказывают, что видели государя пешком на Невском! Более того, государь зашел в магазин и сам купил носовые платки! Если Александр Третий проезжал по городу в частоколе штыков, то сын его, к счастью, верит и любит свой народ. Мне довелось встречать государя, когда он после венчания возвращался из Казанского собора в Аничков дворец. Невероятно! Экипаж государя без конвоя. Лишь впереди отряд конногвардейцев прокладывал дорогу. Восторгу толпы не было предела… Да-с, государь — демократ…
— Меня умилили гапоновские листовки. Утром нашел в кармане — кто-то подбросил. — Юркий человек в бобровой шапке достал скомканную бумажку. — Нет, послушайте, что за прелесть: «Крест Христа — символ любви. Красное знамя — символ крови. Кто за крест, тот с нами. Кто за кровь, тот против нас!»
— Наивно, господа! Наивно, словно не мужи, а институтки! — резко возразил студент, стоявший неподалеку, и, оттолкнув юркого человека, прошел ближе к Зимнему.
— Господам студентам нужна только революция! — желчно прокричал вслед мужчина в бобровой шапке. — Порядок их не устраивает!
Мария Петровна оглянулась. Злой. С каким раздражением махнул рукой, на впалых щеках красные пятна, голос визгливый!
— А пушки у Зимнего для какой цели? — не выдержала она.
— Пушки?! Ах да, пушки… для порядка. Народ должен чувствовать силу государя! Силу-с! — Мужчина демонстративно отодвинулся от Голубевой, увлекая своего собеседника.
— Нет, милейший, минутку! Мне бы хотелось этой даме высказать истину. — Мужчина не спеша снял пенсне, придвинулся к Марии Петровне. — Заповедь Христа гласит: воздадите кесарево кесарю, бога бойтесь, слуг его чтите, — а социалисты вещают: царь — тиран! Как это понять?!
— Старая, как мир, песня. Вы забыли конец — «оградим себя крестным знамением, взглянем опасности в лицо, ибо нашими заклятыми врагами являются подпольные наши крамольники» и прочее, прочее… Да, в конце — «будь готов умереть за царя и за святую Русь!» — все из обращения Синода. — Мария Петровна иронизировала; — Вы наверняка демократы, а там, глядишь, и конституции ждете?!
Голубева отошла к женщинам. Они застыли у ограды в черных платках и старинных жакетах. Разговор вели неторопливый, плавный.
— Скоро на балкон пожалует царь и позовет народ. Скажет свое царское слово. Отеческое, ободряющее! — Пожилая женщина с кошелкой с трудом выговаривала последние слова.
— Нет, все будет по-другому. На балкон выйдет священник Гапон. Он уже у царя и долгий ведет с ним разговор, а нас позвал для поддержки. — Рослая молодка взглянула на балкон. — Взмахнет батюшка белым платком — царь согласился, а красным — отказал! Трудно Гапону приходится, но крепко стоит он за православный народ!
— А на заставах идут крестным ходом, — мечтательно заметила ее подруга с кошелкой в руках. — Только, сказывают, стреляют! Прибежала соседка с Нарвской заставы, криком кричит: мужика убили.
— Не посмеют! Стрелять в народ, когда он идет к царю?! Социалисты наврут, и твоя соседка, видать, из таких… — оборвала ее пожилая женщина.
Бом… Бом… Два часа. Толпа с трудом втиснулась в огромную Дворцовую площадь. Ждала терпеливо, покорно, не выражая ни усталости, ни раздражения. Ждала! И опять с унылым равнодушием отзванивали часы…
Мария Петровна вцепилась в решетку Александровского сада. Площадь напоминала военный лагерь — желтое пламя костров, спешившиеся казаки. И вдруг солдаты разобрали ружья. Слышалась резкая команда. Появился сутуловатый полковник, прокричал:
— Разойтись! Разойтись!
Очевидно, он и сам понимал, что толпа разойтись не может. Но все же командовал! Полковник поднял руку, рядом вырос конногвардеец. Высоко вздернул рожок. Кто-то бросил: